Когда бы мы, старея год от году, всю жизнь бок о бок прожили вдвоем,я, верно, мог бы лгать тебе в угоду о женском обаянии твоем.Тебя я знал бы в платьицах из ситца, в домашних туфлях,будничной,такой,что не тревожит, не зовет, не снится, привыкнув жить у сердца,под рукой.Я, верно, посчитал бы невозможным, что здесь,в краю глухих, полярных зим, в распадках горных, в сумраке таежном ты станешькрасным солнышком моим.До боли обмораживая руки, порой до слез тоскуя по огню, в сухих глазах, поблекших от разлуки, одну тебя годами я храню.И ты, совсем живая, близко-близко, все ласковей, все ярче, все живей, идешь ко мнес тревогой материнской в изломе тонких девичьих бровей.Еще пурга во мгле заносит крышу и, как вчера, на небе зорьки нет, а я уже спросонок будто слышу: «Хороший мой. Проснись.Уже рассвет...» Ты шла со мной по горным перевалам, по льдинкам рек, с привала на привал. Вела меня,когда я шел усталым, и грела грудь,когда я замерзал.А по ночам, жалея за усталость, склонясь над изголовьем, как сестра, одним дыханьем губ моих касалась и сторожила сон мой до утра.Чтоб знала ты:в полярный холод лютый, в душе сбирая горсть последних сил, я без тебя —не прожил ни минуты,я без тебя —ни шагу не ступил.Пусть старый твой портрет в снегахпотерян,пусть не входить мне в комнатку твою, пусть ты другого любишь,—я не верю,я никому тебя не отдаю.И пусть их,как назло, бушуют зимы,— мне кажется, я все переживу, покуда ты в глазах неугасима и так близка мне в снах и наяву.