Стихи 1984 – 2016

языке - как на пламени письма с млечными строками, ябеды в никуда,

песенки про любовь, соляные, межевые, хлебные челобитные.

Вам, подземные - бледный цветок, золотая фольга да прядь.

Вам, высокие - шепот, буковки, огоньки, голова повинная.

Монета воде, чтобы вспомнила, а огню - то, что может взять

и отнести это небу, солью горячей на кожу синюю.

2010

повязка

В оглохшей воде остывает небо, края разбиты

камышами и ряской, где беззвучно всплывают звезды,

шевеля плавниками - их безгубые, острые рты раскрыты

то ли голодом то ли донным ужасом семихвостым.

Ты не сможешь опять войти в эти лгущие воды, браза,

раз не вышел тогда, превратился в рисунок светом,

в узелок с изнанки пейзажа - повязки на оба глаза,

за которой - райское облако, или союз советский,

или чулан с пауками от достоевского, неизвестность:

этот день не наступит, этот день не пройдет, смотри -

рыбы выстроились в созвездие, прямо над нашей местностью.

Гераклитовы реки звенят внутри.

2010

стихийная грамотность джив

взгляд идет по вещам, собирая их в свет, чужбину,

дом, открытое небо, отвесное на окраинах,

третьегодняшнее с послезавтрашней пуповиной -

все уже загештальтилось, стало правильно.

мир остывает, растрескивается в неведомый алфавит

поверх обесцвечивающейся, рассыпающейся эмали.

катися, глазное яблочко, всматривайся в петит

ненастоящих далей.

2010

скотома

космонавт анастасий выходит в открытую смерть.

позывной, колдовские одежды, зеркальная маска -

удержаться бы в теле, ведь тело и есть этот свет,

а тот свет - это все остальное. попавшему в сказку

брезжит странствие: вишь, дурачок, за околицей тьма,

а точнее скотома - за ней самоцветные птицы,

леденцовое, мятное небо - пусть облако-мать

проплывет сквозь тебя белой речью, которая снится

слепоту напролет: то рождение, то рождество,

за околицей тьма (или свет, или некуда деться) -

солнце входит в окно и лежит как поваленный ствол

в млечном воздухе детской

2010

зеркало

кафка сцуко становится уве боллом

чо не понял пошел да и сжог глаголом

ни о чем не спрашивай воздух потратишь зря

чехи что ни построят выходит прага

к дохера блять умным зовут варягов

там глядишь и октябрь становится ноября

на какую же волю ты пишешь письма

часовые вон как пауки повисли

будет нечего есть ну понятно с кого начнут

и глаза хоть открой хоть закрой реален

только этот убогий пейзаж печальный

что правее бордо и левее тобола чуть

2010

под влияньем сенасуры

Проходи, на три четверти облако, на четверть хрупкие голоса

соли, серы и извести, светящейся пыли зольной.

Не отправитель - послание. Нет, не послание - адресат,

ветхий огонь, перечитывающий собственные ладони:

"Ни рожденья не было, ни нянек, ни кошки, ни букваря,

ни летосчисления, - говорится там - ни любви, ни крова." -

тысячерылый дым, стоишь над сигнальным костром, медленно говоря

мор, войну, саблезубых богов над зеркалом теплой крови.

2010

шагающий лес

часы говорят пустое, перестают подходить ключи,

слепая собака рычит на хлеб, не узнаёт хозяев.

слова переходят в листву и гул и делаются ничьи -

перехожее дерево, от которого падает тень косая.

ты уже узнаёшь эту фильму? сейчас засияет смысл

и серьезно счастливые люди начнут убивать друг дружку:

вот ведь жизнь удалася, дружок! а уж как небеса удались

над ощеренным лесом немым, уходящим, ненужным.

2010

нестерпимое белое небо

отче, уродче, иаростный маниак,

дарвинов ужос, обезиана божия.

ангеле голохвостый, хоронящийся в корнях

ножевой человечьей травы ничтожной.

всяка плоть в тридесятом колене чорт,

а еще допрежь - нестерпимое небо белое.

дети в узорчатом записываются в хор

и поют там про нечто неимоверное.

небо, небо, неумолимый дом,

где, поставлен в угол, бормочешь кроваво-грозно:

укради меня, ветер; любовь, унеси в гнездо -

прям в открытые клювы острые.

2010

хвост

промолвишь: три часа, а хвать - уже соврал.

ткнешь пальцем: звьозды, йопт! где долгий богов выдох

течет сквозь восемь неб рекой из серебра -

над обезьяньей тьмой бормочущей, безвидной.

разинешь ухо - речь, разлепишь веки - знак.

ытхан стыдит сома, тынгей поет скворечням,

но шевельнешь хвостом - и будет тишина:

жаль, выговаривать спасибо уже нечем.

2010

мыши съели епископа

бох из подполья, миллион мышей

пришли и съели: клерков и ландскнехтов,

епископа с вещами, атташе

из дальней фулы, вместе с диалектом.

история закончилась, и серв

не смеет за забор: ненужные дороги

лежат где околели; темный лес

порос кострами, песнями; в берлогах

пируют напролет мышиные цари;

бобры глядят на небо, строят башню

до облачной реки.. а мы, как ни смотри -

ночная книжка, страх позавчерашний.

2010

водолазные работы

отнеси мою голову - быстро мутнеющий шар -

на потерянный снег, под раскрытые заживо неба;

там, куда ты меня вспоминаешь, все так же лежат

безглагольные земли, горящие камни свирепые.

расступайся же морем - на дне у тебя города,

сослагательный гул, облака позабытого света

где мы все еще живы, и, видимо, будем всегда,

как всегда-будет-солнце и прочее ветхозаветное.

эта скудная дельта двух кадров, на каплю - но вот