море снова смыкается, рыбы выходят на сушу,
(кто ты, глянь в аусвайсе, поскольку не наоборот)
снова дышим рот-в-рот под обугленным небом разрушенным.
2010
охотник
где белая стена - там мышка с угольком:
смотри, вот дом-не-дом, вот котоспас предобрый,
вот существо из глаз и глада, дикий ком,
вот мы с тобой сидим, бесхвостые, по норам.
где черная стена, там меловой хорёк:
вот облако, вот свет, вот кажущийся кто-то,
вот существо из глаз и голода берёт
меня/тебя как след перед своим полетом.
здесь вроде бы стена, где существо из глаз
досадливо свистит, ссылается на зренье,
а время так прошло, что не собрать ни нас,
ни дрожи, ни костей, ни шкуры к воскресенью.
2010
фантомный хвост
Реальность призрачна, а нереальность нет.
Она щетинится, как речи свиноёба:
ебу, дескать, свиней. Так инвалид во сне
рыдает - столько ног! А хвать - исчезли обе.
Раз нет, то навсегда, а есть, так завтра нет.
Так стало быть и есть лишь то, чего не стало,
точнее, разница меж памятью и тем,
где дождь-туман-река, где сроду не светало.
2010
кворум
бывало выходишь из комы на мертвом мыча языке
а рядом толпятся наркомы с контрольной дырою в башке
вновь в кому и снова оттуда попала нога в колесо
чу! видишь гуляют иуды целуя друг дружку взасос
исчезни и снова возникни из тины утробной и тьмы
и кто же все те же под синей небесною плошкою мы
доколе же в явях кромешных тебя каталина терпеть
до самыя смерти канешна - а смерти и милости нет
2010
маленькая мышь
фрактальная зима, где на любом стекле
дымится лабиринт: войдешь - ни чОрт с рогами
ни ангел с острогой не выведут к земле
поющей словно мать, сорящей лепестками.
что дева, что зима, что маленькая мышь -
чем смотришь пристальней, тем все необратимей
идешь в несбывшемся, слоящемся как дым
семи отечеств в небе пусто-синем.
там, где светился дом, теперь стоит гора -
но может все же дом, а сам-то в серой шкурке
тихонечко свистишь, и горстке зерен рад,
и тьме за штукатуркой.
2010
длинные волны
доплясались блин прилетела к нам черная простыня
нет конечно просто проснувшись в далеком будущем
видишь свой постаревший почерк думаешь где он я
кроме медленной амальгамы отслаивающейся лгущей
виниловый ветер с мутнеющей музыкой семиустой
на коротких и средних волнах пустота роешься как в золе
а на длинных шумит бесконечный прибойный мусор
голосов перепутанных дат морзянок позиции кораблей
на ослепшей ткани цифры звезды круги помехи
видеоряд все винтажней монохромнее все пропащей
доплясались блин а гроб на колесиках не доехал
видно что-то сломалось я знал что ненастоящее
2010
зимние бабочки
Все ворчат половицы и дует на лоб зима,
подвывает окно с глаукомою снегопада,
вот проснулась бабочка, а только всего нема -
ни ясного ветра, ни граненого светом сада.
Божий лоскут, душа, навсегда одинокий танец,
открывает глаза - а оглядываюсь уже я:
спи, лимонница, спи, крапивница, безымянница,
сумрачные моли, семиюродные князья.
Зря вы здесь - нет такого времени, да и места
не существует - незачем, не сделано у богов.
Расскажи, обитатель зимы, клок бормочущей шерсти:
ну куда мы проснулись, нет за августом ничего.
2010
отпуск
дунет в ухо зима - думки съёжатся и почернеют.
кто ты, дерево выбора, замертво пляшущий куст.
где веселые птицы твои, что поют-не-умнеют,
где паучьи дворцы, сумасшедшего воздуха вкус.
сквозь тебя видно небо - увы, чем ясней тем несносней
низкий свет индевелый, железного дерева скрип.
под корнями проснутся то мыши, то пятиполосный
бурундук - пошептаться, о зернышках поговорить.
2010
2011 – 2012
сумма с нарастающим итогом
Маленький город, гниющий цветок - август, сентябрь, тьма.
Словно дерево на ветру, полируй оловянное зеркало рукавами.
Поневоле спросишь - из какого же всё это выпросталось ума,
обползать вокруг солнца на ватных коленках каменных.
Человечек щёлкнет, а следом плюс - деревянный или чугунный,
и опять человечек, плюс, и т.д. - а последний глядит глазами
на разбитые колеи знака равенства, по которым сумма
катится на него из-за края неба всеми божьими именами
(а других и нет), всей бездомной памятью, чьи угольные пласты
вновь поднимаются лесом - не зеленым, огненным, снова целым;
где мы все уже стали зрением, не встречающим темноты:
разумеется, будет свет, а потом разглядим и землю.
2011
последний камень
божье время прекрасно как темная, обезумевшая вода.
города уходят под воду и светят там в тине и темноте,
с кистеперой любовью в затопленных комнатах, в никогда,
да ожог ядовитой слюной русалочьей догорает, сошел на нет.
вот стоишь на последнем камне, вот-вот лязгнут две синевы,
а захлопнется раковина - так лицо затянется перламутром,
и на глубине в двадцать тысяч дней ты откроешь глаза, как вий -
тихим, бесчеловечным утром.
2011
му
все вокзалы, все ворота - воздушные ли, водные.
двери в земле, двери в пылающие туннели.
болотища толп, цветущие лилиями ладоней поднятых.
взрыв еще продолжается. оторвались и полетели.
слепота ли слезная, солнечная ли, земляная.
крепче держись, не запамятуй как нас звали
на материке - закрытом ли, вымышленном, не знаю -