сгустком мне на сердце припеклась.
Две слонихи, веер вверх пуская,
серебристо-палевой воды...
Ты ушла, как будто, так и надо,
словно вовсе не знакомы мы.
Ахтунг, ахтунг, как на мотоцикле
я сижу верхом, не зная, где
зажигание и чертовы пюпитры,
клавикорды и аккорды, и вообще.
19 окт.
Копипаст, копипаст,
ты нам сниппеты припас?
Нужен сниппет для проблем,
театрально ярких сцен,
для тусовок и друзей,
когда в церковь иль музей.
Копипаст, копипаст,
заложи надежный пласт,
фильмы, книги прошерсти -
сниппетов полны они.
Пригодятся, и не раз,
копипаст мой, копипаст.
Скопипастю смех и стон,
жест руки, увы, поклон,
гнев, улыбку, нежность чувств,
голос - он поет, как блюз,
как сюита, песня - речь,
как мне встать и где прилечь,
не встревожит ни-фи-га -
копипаст - судьба моя!
20 окт.
Подшивала на платье оборки
нитью тонкой
под вечер, в потьмах,
уколола вертлявой иголкой
пальчик милый, и пальчик зачах.
Истекал он пронзительной болью,
горевал и безмолвно кричал.
При свечах распростился с любовью
и уже тишину привечал.
Пальчик был, как без рук,
одинокий,
Пальчик думал и долго молчал.
Из начал прилетели истоки
и помазали йодом, почав
безразмерный флакон подоплеки,
подноготную вся и вовек.
И тогда он раскрыл свои веки,
и увидел - и он человек.
20 окт.
Ты так похожа на принцессу Мононоке!
Такая ж дикая, такие ж видишь сны.
Ослабли волки, стали одиноки,
они, как пугала теперь, среди весны.
Ты так похожа на принцессу Мононоке!
Такая ж нежная и невная до тла!
И все-то твои выдохи и вздохи
видит, как Ось, насквозь душа моя.
20 окт.
Ах, графиня, куда вы пропали?
Вспоминая ваш баритон,
я Бенгалией брежу, но Кали
взгромоздясь на железный бетон,
разрушает промозглое утро,
утром новым, до нитки сухим,
но таким беспросветным, что смутно
понимаю - уж лучше б сырым
оказаться ему, чем вот так вот -
сворой псов, хвост уныло поджав,
пробежаться до Петроградной
и назад воротиться в кабак.
20 окт.
Трезвоньте на всех площадях,
ликуйте и пейте "Боржоми"!
По наледи тонкой в лаптях
мы донельзя тонко уходим.
Пером лебединым, пушком
на волчьей окровленной морде,
ложимся друг к дружке ничком.
Чуток обожди. Мы уходим,
уходим.
21 окт.
Худые плечики, невнятная улыбка,
натянутая, словно ждет чего -
расцвеченная осенью открытка,
вот-вот поставят штемпель на чело.
Всего два плана: ближний план и дальний,
на дальнем: акция, витрин, литавров медь,
на ближнем - перышко от совушки печальной
с безумной мыслью: в полночь улететь.
22 окт.
Капля упала на донце ведра -
ах, что случилось? моя голова!
По комнатам шорох,
на сердце - озноб,
и будто бы всполох
нездешних особ
по краю портьеры,
в просветах окна.
ужель ты свихнулась,
моя голова?
капля упала на донце ведра.
22 окт.
Какое чутье в тебе, Лорка,
и нюх на прожженную ложь!
Так бы вот взял на закорки
и нес, не взирая... Но всеж,
пророков в отечестве нищем
не сыщешь: особый порок -
пророки меняют на тыщи,
читают при этом меж строк.
Самой же строки не заметив,
и собственный голос не в счет.
Какую судьбу ты отыщешь,
неласковый, милый пророк?
23 окт.
Ко мне порой приходит тишина,
средь бела дня, и нет, не та,
что с легкостью до ужаса доводит,
а словно ласковая, нежная волна
накрыла с головой и не уходит.
И воздуха довольно у меня
забыть дышать, забыть, что по природе
я это действо должен совершать.
А день - как день, и нет причины, вроде,
что б успокоила, прижала, словно мать.
Я должен это действо совершать -
дышать, ведь воздух на исходе,
но кто-то, что-то вдруг нисходит -
ты, вроде, жив, но можно не дышать.
23 окт.
Настелите ковры на татами,
целых ворох персидских ковров,
вот тогда и увидите сами,
сколько пыли, бродячих котов
соберут, чтоб лежать между вами
и татами - основой для снов.
24 окт.
Сколько срама язык мой поганый
вынес, вымучил и произнес.
Как на тысячу слов телеграмма,
поцелуй бесконечный взасос.
Пропитался до ужаса сам я
этой нечистью чистых кровей,
обесцвечена синькой пижама,
да и сам я пижамы синей.
Ну и что, ну и пусть,
и не жалко,
ни пижамы, ни это, что в ней.
Только легкая тень пробежала
и легла посредине бровей
у иконки, ни шатко ни валко,
дохромавшей до первых дверей.
24 окт.
Рыжая девчонка,
что ты гоношишь?
прячешь под оборками,
травку и гашиш?
Розовые щечки,
зоркие глаза,
обернись - в тенечке
коп на три часа.
Рыжая девчонка,
солнышко из грез,
пышная юбчонка,
в конопушках нос,
две косички рыжих,
на плече - тату,
посреди Парижа
толкает наркоту.
24 окт.
Я не езжу на работу, а хожу.
И такую в этом прелесть нахожу.
Вдоль дороги листья желтые кружат,
я гляжу, какая прелесть листопад.
Я не езжу на работу, я хожу.
Я еще тебе об этом расскажу...
24 окт.
Этой ночью я летал.
В инвалидном кресле.
Так вот взял и приподнял
себя с креслом вместе.
Был учитель средних лет,
странник и наставник,
залетел он к нам на свет
прямо через ставни.
Не успел и рта раскрыть
человек с дороги,
а уже проснулась прыть
плыть и, видят боги,
плыл под самым потолком,
не переставая,
гравитацию Земли
телом раздвигая.
И летали все кругом
порознь и вместе.
До чего приятный сон
в непонятном кресле.
25 окт.
Надеюсь, что все прекратится,
все будет, как прежде, малыш.
И, может быть, завтра, ты слышишь?
Ты слышишь? Ну что ты молчишь?
Такое молчанье в округе!
Такая вокруг тишина.
Что хочется вторить белуге,
пуская стихи из окна