Мы непростительно стареем И приближаемся к золе. Что вам сказать? Я был евреем В такое время на земле. Я не был славой избалован И лишь посмертно признан был, Я так и рвался из былого, Которого я не любил. Я был скупей, чем каждый третий, Злопамятнее, чем шестой. Я счастья так-таки не встретил, Да, даже на одной Шестой! . . . . . . . . . . . . . Но даже в тех кровавых далях, Где вышла смерть на карнавал, Тебя, народ, тебя, страдалец, Я никогда не забывал. Когда, стянувши боль в затылке Кровавой тряпкой, в маяте, С противотанковой бутылкой Я полз под танк на животе, Не месть, не честь на поле брани Не слава и не кровь друзей, Другое смертное желанье Прожгло мне тело до костей. Была то жажда вековая Кого-то переубедить, Пусть в чистом поле умирая, Под гусеницами сгорая, Но правоту свою купить. Я был не лучше, не храбрее Моих орлов, моих солдат, Остатка нашей батареи, Бомбленной шесть часов подряд. Я был не лучше, не добрее, Но, клевете в противовес, Я полз под этот танк евреем С горючей жидкостью "КС". 1947
* * *
Под вуалью лед зеленый, А помнишь года: Тебя мчали эшелоны Бог знает куда... Под вуалью жар карминный, А помнишь года: Шла ты по тропинке минной Бог знает куда... С кем пила ты, с кем спала ты, Храни про себя. От траншеи до палаты Носила судьба. И со мной примерно то же Случалось тогда, Тоже выжил, тоже прожил Все эти года. Тоже лучших, тоже верных Друзей схоронил, Пью в их память сладкий вермут, Сырец раньше пил. Неудобно рюмкой тонкой Его распивать, Как негоже песне звонкой На тризне бывать. Пей за мертвого солдата, За сердце его... А желать ему не надо Уже ничего... 1947
ПАМЯТИ ФАДЕЕВА
Я не любил писателя Фадеева, Статей его, идей его, людей его, И твердо знал, за что их не любил. Но вот он взял наган, но вот он выстрелил Тем к святости тропу себе не выстелил, Лишь стал отныне не таким, как был. Он всяким был: сверхтрезвым, полупьяненьким, Был выученным на кнуте и прянике, Знакомым с мужеством, не чуждым панике,Зубами скрежетавшим по ночам. А по утрам крамолушку выискивал, Кого-то миловал, с кого-то взыскивал. Но много-много выстрелом тем высказал, О чем в своих обзорах умолчал. Он думал: "Снова дело начинается". Ошибся он, но, как в галлюцинации, Вставал пред ним весь путь его наверх. А выход есть. Увы, к нему касательство Давно имеет русское писательство: Решишься - и отмаешься навек. О, если бы рвануть ту сталь гремящую Из рук его, чтоб с белою гримасою Не встал он тяжело из-за стола. Ведь был он лучше многих остающихся, Невыдающихся и выдающихся, Равно далеких от высокой участи Взглянуть в канал короткого ствола.