Отверженное слово «мир»В начале оскорбленной эры;Светильник в глубине пещерыИ воздух горных стран — эфир;Эфир, которым не сумели,Не захотели мы дышать.Козлиным голосом, опять,Поют косматые свирели.Пока ягнята и волыНа тучных пастбищах водилисьИ дружелюбные садилисьНа плечи сонных скал орлы,Германец выкормил орла,И лев британцу покорился,И галльский гребень появилсяИз петушиного хохла.А ныне завладел дикарьСвященной палицей Геракла,И чёрная земля иссякла,Неблагодарная, как встарь.Я палочку возьму сухую,Огонь добуду из неё,Пускай уходит в ночь глухуюМной всполошенное зверьё!Петух и лев, широкохмурый,Орёл и ласковый медведьМы для войны построим клеть,Звериные пригреем шкуры.А я пою вино времёнИсточник речи италийскойИ в колыбели праарийскойСлавянский и германский лён!Италия, тебе не леньТревожить Рима колесницы,С кудахтаньем домашней птицыПерелетев через плетень?И ты, соседка, не взыщиОрёл топорщится и злится:Что, если для твоей пращиТяжелый камень не годится?В зверинце заперев зверей,Мы успокоимся надолго,И станет полноводней Волга,И рейнская струя светлей,И умудренный человекПочтит невольно чужестранца,Как полубога, буйством танцаНа берегах великих рек.1916, 1935
* * *
В разноголосице девического хораВсе церкви нежные поют на голос свой,И в дугах каменных Успенского собораМне брови чудятся, высокие, дугой.И с укрепленного архангелами валаЯ город озирал на чудной высоте.В стенах Акрополя печаль меня снедалаПо русском имени и русской красоте.Не диво ль дивное, что вертоград нам снится,Где голуби в горячей синеве,Что православные крюки поёт черница:Успенье нежное — Флоренция в Москве.И пятиглавые московские соборыС их итальянскою и русскою душойНапоминают мне явление Авроры,Но с русским именем и в шубке меховой.1916
* * *
На розвальнях, уложенных соломой,Едва прикрытые рогожей роковой,От Воробьевых гор до церковки знакомойМы ехали огромною Москвой.А в Угличе играют дети в бабкиИ пахнет хлеб, оставленный в печи.По улицам меня везут без шапки,И теплятся в часовне три свечи.Не три свечи горели, а три встречиОдну из них сам Бог благословил,Четвёртой не бывать, а Рим далечеИ никогда он Рима не любил.Ныряли сани в чёрные ухабы,И возвращался с гульбища народ.Худые мужики и злые бабыПереминались у ворот.Сырая даль от птичьих стай чернела,И связанные руки затекли;Царевича везут, немеет страшно телоИ рыжую солому подожгли.1916