Стихи

ты все-таки прошла как дождь
не

ладош

оставив на щеках следы

неровные следы воды

я дома места не найду

по лужам высохшим пойду
и увидав игру лучей
на лицах маленьких детей
на их песочницах, совках
и крохотных

вдруг так отчетливо

что ты прошла
                      прошла как дождь

мне не сфальшивить Боже…

мне не сфальшивить Божекогда пишу я о любви
писать стихи об этом
то же
что шапкой бабочку ловить

можно попытатьсяпогоня эта без конца
но что останется? на пальцах
                        пыльца

а можно по траве не

раз шанс удачи так уж мал
прижать к груди пустую шапку
и убедить себя
                        поймал!

но совесть будет жечь и

и оправданиям простым
как ты ни придавай дремучесть
опять придет на смену стыд

так от стыда горит звезда

за свой обман падучей полночью
она-то знает
                        никогда
ничье желанье не исполнится

и бутафорией картонной

не заслонить от чепухи
ту женщину к ногам
неловко сложены стихи

я не прошу тебя о

я только об одном прошу
мне не сфальшивить Боже
когда я о любви пишу

Буквы

1,
                    2,
                                        3…

1969

Свобода слова в СССР

1970 год.

В. Гете Фауст (квинтэссенция текста) (перевод с немецкого Бориса Габриловича)

— Это кто там под окном
ходит с красным бородом?..

А, это ты Мефистофель!

Ты пришел соблазнить
                      нашу бедную Маргариту?

Так нa-кося,

ВЫ-КУ-СИ!!!

≈ 1970 год.

Когда иссякнут сигареты…

Когда иссякнут сигареты
и разболится голова
и на бумаге синеватой
проступят звёзды и слова,
окурок в пепельнице комкая,
ты вдруг подумаешь о том,
что из прокуренности комнаты,
где воздух серый и густой,
твой голос, раненный и тонкий,
если не сгинет насовсем,
пробьется разве что за стенку,
где кашляет больной сосед,
охрипнувший в морозном мире,
он станет плакать и звенеть
и от бесцельности звереть,
как телефон в пустой квартире,
и всё, и никуда не деться,
была бы только смерть легка!
Вот так о лампу бьётся сердце,
немое тельце мотылька.
Что делать? Твой удел таков,
откинься честно и устало
и улови в скрипеньи стула
начало будущих стихов.
Светает, лампа не нужна,
из просветленного окна
увидишь стройку[1]

, постепеннона ней погаснут огоньки…
Работали в ночную смену
поэты
и
крановщики!

Мусоропровод

(совместно с Борисом Режабеком)

Куда девается отзвучавшая музыка?
Куда деваются недоеденные стихи?
А может их кто-то потом доедает?
И, запустивши руку по локоть в мусорник,
шарит, шарит, шарит,
ищет,
находит
и доит дальше?

И музыка оживает в автомобильном гудке,

в предсмертном скрежете
затормозившего виллиса,
вспоминает, как она лежала там, в шелухе,
и лишайный пес ее вылизал…
И город слушает
ожившую музыку
и слова, которые казались такими ненужными.

Нет, я не умираю.

Просто я ухожу в мусорник.
Но я воскресну
в почке тополя,
в свернувшейся магнитофонной ленте,
в тебе.