В дни наступленья армий ленинградских,в январские свирепые морозы,ко мне явилась девушка чужаяи попросила написать стихи…Она пришла ко мне в тот самый вечер,когда как раз два года исполнялосьсо дня жестокой гибели твоей.Она не знала этого, конечно.Стараясь быть спокойной, строгой, взрослой,она просила написать о брате,три дня назад убитом в Дудергофе.Он пал, Воронью гору атакуя,ту высоту проклятую, откудадва года вел фашист корректировкувсего артиллерийского огня.Стараясь быть суровой, как большие,она портрет из сумочки достала:— Вот мальчик наш,мой младший брат Володя… —И я безмолвно ахнула: с портретаглядели на меня твои глаза.Не те, уже обугленные смертью,не те, безумья полные и муки,но те, которыми, глядел мне в сердцев дни юности, тринадцать лет назад.Она не знала этого, конечно.Она просила только: —Напишите не для того, чтобы его прославить,но чтоб над ним могли чужие плакатьсо мной и мамой, — точно о родном.Она, чужая девочка, не знала,какое сердцу предложила бремя, —ведь до сих пор еще за это времяя реквием тебе — тебе! — не написала…IIТы в двери мои постучала,доверчивая и прямая.Во имя народной печалитвой тяжкий заказ принимаю.Позволь же правдиво и прямо,своим неукрашенным словомповедать сегодня о самомобычном, простом и суровом…III