О волнорезы бьется с воем И тяжким грохотом вода. В разгаре брошена страда. В пещерах гор — приют изгоям. Покрой парадных тог — с ума Сойти; агенты тайной службы Приходят под покровом дружбы В патриархальные дома. Не зарясь на соборных шлюшек, Берут любую, кто дает, И славит евнух-стихоплет Воображаемых подружек. Головорожденный Катон Пытает древние вопросы, Но быкомордые матросы Удавятся за выпивон. Огромно Цезарево ложе. КОГДА ЖЕ АВГУСТУ КОНЕЦ? — Выводит молодой писец Стилом казенным с личной дрожью. Авгуры обожают птиц, А те на яйцах восседают И, не гадая, наблюдают Распад империй, крах столиц. И, босоноги, безобразны, По золотым заветным мхам Прут отовсюду орды к нам — Быстры, безгласны, безотказны.
Вначале чащи были черт-те чем (Пьеро ди Козимо писал их часто) — Медведи, львы, нагие толпы тел И вепри с человеческою пастью Друг дружку пожирали в глубине, Бежав неопалимой купины. Местами став охотничьих забав Эсквайров из соседних деревенек, Все шепчутся, тех игрищ не забыв, И рады бы спалить весь деревянник, Но Трон и Церковь, дав им статус рощ, Мешают взбунтоваться дебрям чащ. Пусть потаскух уводят в номера, Где спросят подороже, но немного, — А здешний дух вовек не умирал, — И, пав во мху, былая недотрога Клянет не опрометчивость свою, А сводника — лесного соловья. Вам эти птички разве что видны, А пенье заглушает перебранка На пикничке. Но как заземлено, Как второсортно протяженье Ганга В сравнении с протяжной жизнью в чащах — Вне духов, вне божеств, вне тещ и мачех. Здесь древности могильный ареал. Здесь человек принижен, но не жалок, Здесь алчность первородную сдержал, И здесь душою отдохнет филолог — Среди теней древесности густой, Не знавших дней словесности пустой. Здесь перевоспитание ушей: Морзянка Пана выше расшифровки, Кукушка по-крестьянски колгошит, А дикие голубки-полукровки Туземные акценты привнесли В уклад цивилизованной семьи. Здесь гибель не безгласна никогда. Осенний плод над палою листвою Умеет объявить свою беду, А человек, противясь естеству — и Потерями и старостью объят, — Звук счастья ловит в вечном шуме вод. Хороший лес не хуже алтаря: Ты позабыл, что презираешь ближних. С самим собой ты бьешься на пари, Что человек — превыше слов облыжных. Хороший лес, особенно в глуши, Двойник народа и его души. Но рощица, сожженная в золу, Но гордый дуб с насквозь прогнившей грудью Гласят, что нашим миром правит зло, Уродство верх берет над плодородьем. Хитра культура наша, как лиса, А все ж не краше, чем ее леса.