Стихи и песни (сборник)

Купаю в ванной старого отца.
Как реставратор чуткий и художник,
Я губкой вытираю осторожно
Черты его усталого лица.
Он жмурится, глаза ладонью трет,
И смутно я припоминаю: Витебск.
Отец мой молод. Мне, примерно, год.
Меня купают в цинковом корыте.
Я жмурюсь, отбиваясь, как слепец.
Скатив меня водою напоследок,
Мать держит полотенце, и отец
В руках меня вращает так и эдак.
Я набираю мыло на ладонь
И тру суставов желтые сплетенья.
Я скатываю теплою водой
Младенческое розовое темя.
Отец молчит, его сейчас здесь нет, —
Заполненное паром помещенье
В нем тоже вызывает ощущенье
Его далеких, самых первых лет.
Начало жизни и ее конец
Обручены с беспомощностью детства,
С теплом воды, и никуда не деться
От этого. Прости меня, отец!

2

Услышав, что отец мой обречен,
Что сколько путь к светилам ни тропи я,
Бессмысленна любая терапия,
А знахари и травы – ни при чем,
Ему купил я общую тетрадь,
И тепля в нем судьбы его незнанье,
Просил его начать воспоминанья, —
О юности и детстве написать.
Отец, переживавший свой недуг
И не привыкший к долгому безделью,
Поставил столик рядышком с постелью
И стал писать, не покладая рук.
День изо дня он вспоминал с трудом,
То позабыв, то вдруг припомнив снова,
Старогубернский облик Могилева,
И дедовский сгоревший позже дом.
Жизнь возвращал он близким и родным,
Их имена записывал в тетрадку,
Как человек, приученный к порядку,
И делом озабоченный своим.
Отец слабел и таял с каждым днем.
Его писанья приближались к цели,
И легкие внутри него горели
Неугасимым тлеющим огнем.
Тупою болью наполнялись сны.
Мгновение бедою нам грозило.
С трудом переходила осень в зиму,
И радости не ждал я от весны.
А он писал, невидимо горя,
Не славы и не заработка ради,
Хотя, увы, листы календаря
Мелькали чаще, чем листы тетради.
Он годы жизни гнал наоборот,
Неугасимым пламенем объятый.
Воспоминанья двигались вперед:
Семнадцатый, двадцатый, двадцать пятый.
И видел я, его успехам рад,
Осенний сад с крутящейся листвою,
Мерцающие шпили над Невою, —
Таким отцу открылся Ленинград.
Там над колонной вспыхивал кумач,
Литые трубы полыхали медью.
Недолго продолжался этот матч, —
Соревнованье между ним и Смертью.
Когда в гробу лежал он, недвижим,
В парадной, непривычной мне, одежде,
И родичи, не умершие прежде,
Склонялись опечаленно над ним,
Он светел был и был далек от нас,
Заплаканных, угрюмых, мешковатых,
Как будто находился в этот час
В начале вспоминаемых тридцатых,
Где оборвал последние слова
Внезапной смерти цепенящий холод,
Где мать была покойная жива,
И я был мал, и он еще был молод.

3