Стихи и песни (сборник)

Я разбирал отцовское жилье,
К нему боясь притронуться вначале.
Пускай вас минет, пуще всех печалей,
Унылое занятие мое.
И позднее отчаяние жгло
Меня, когда, медлительный и робкий,
Я книги упаковывал в коробки
И в тряпки заворачивал стекло.
Мне вспомнились блокада и война,
Пора бомбежек и поспешных сборов,
Закрашенные купола собора,
Что виден был из нашего окна.
Осколки бомб царапали фасад,
Но, связывая узел из одежды,
Вернуться я надеялся назад, —
Теперь на это не было надежды.
Я разрушал отцовское жилье,
Дом детства моего, мою защиту.
Пусть этот подвиг будет мне засчитан,
Когда земное кончу бытие.
Был интерьер его неповторим
В пространстве тесном с мебелью не новой.
В той комнате, что спальней и столовой
Немало лет служила нам троим.
Сюда сентябрь зашвыривал листву,
Июньский свет в окне полночном брезжил.
Женившись, переехал я в Москву,
И навещал родителей все реже.
Я вспоминаю поздние года,
Когда, работой суетной измучен,
Здесь ночевал наездом иногда
На стареньком диванчике скрипучем.
За занавеской лунный свет в окне
Тяжелая раздваивала рама,
Часы негромко били в тишине, —
Все хорошо, мол, спите, еще рано.
Крахмальная хрустела простыня,
Родители дремали по соседству,
И взрослого баюкало меня
Пушистое прикосновенье детства.
Был кораблю подобен этот дом,
Куда я заезжал всего на сутки.
Раскачивались ветки за окном,
И пол скрипел, как палуба на судне.
Мне все казалось неизменным в нем,
И сам я, возвратившийся из странствий,
Не замечал, что вместе мы плывем
Во времени, увы, а не в пространстве.
Летучим снегом сделавшись, вода
Легла на Землю черную устало,
И ранние настали холода,
Когда внезапно матери не стало.
Отцу здесь горько было одному, —
Он сгорбился и высох от страданий,
Но был он педантичен, и в дому
Поддерживал порядок стародавний.
Сияла так же люстра над столом,
Смотрел с портрета на вошедших Пушкин,
Сияли статуэтки за стеклом, —
(Мать с юности любила безделушки).
Пора спешить – машина ждет внизу.
Воспоминаньем сердца не утешу.
Я вещи в новый дом перевезу,
И люстру над столом своим повешу.
Пускай они врастают в новый быт,
И новое приобретают имя.
Пусть будет факт потомками моими,
Столь очевидный для меня, забыт,
Что этот рог смешной из хрусталя,
Резной орел из дерева и кресло, —
Не вещи, а обломки корабля,
Которому не суждено воскреснуть.

7