Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Большую популярность получил жанр переписки подруг или родственников. В адресате предполагалось найти внимательного читателя и единомышленника. Сентиментализм, создавший культ дружбы и непринужденного дружеского общения, сделал послание способом «поверять печаль души своей внимательному другу». Но встречалась ли в свете истинная дружба? У Екатерины сложились вполне дружеские отношения с Анной Хомутовой, с Е. А. Римской-Корсаковой, но это и все, что мы знаем о ее близких подругах.

Как же снимали нервное напряжение скрытные светские дамы?

Очень популярны были альбомы – без излишней откровенности они сохраняли память о приятных или просто значительных минутах жизни. В 1820-х годах русская альбомная культура переживала свой расцвет. Альбомы были в большой моде и в Москве, и в Петербурге, и в провинции.

«Конечно, вы видали //Уездной барышни альбом, //Что все подруги исписали /С конца, с начала и кругом…», – писал Пушкин. «Альбомы распространили у нас вкус к чтению и письму – приохотили к литературе. И это ясно!.. Женщины, эти лёгкие, непостоянные, ветреные, но всегда милые для нас создания – женщины делают всё, что хотят с нами, их усердными поклонниками… Благодарение женщинам! Они ввели в употребление альбомы и доставили приятное и полезное занятие нашим молодым людям. – Я даже уверен, что со времени появления альбомов у нас стали писать лучше, приятнее; выражаться свободнее, приличнее, ближе к общественному разговору». Это строки из статьи «Об альбомах», опубликованной в 1820 году в журнале «Благонамеренный». Видимо, эта тема уже занимала современников Пушкина. В 1846 году в письме к А. Вульфу поэт Языков жаловался: «Альбом, в котором заключаются стихи Пушкина, – есть драгоценность, и он же должен быть сохранён, как памятник того золотого времени, когда у девиц были альбомы»

Альбомы клали на столики в гостиных, брали с собой на балы и, конечно же – в путешествия. Их всячески украшали, вплетали в них листки розовой, голубой, желтой бумаги, заключали в переплеты алого сафьяна, зеленой или коричневой кожи с золотым тиснением, с позолоченными латунными накладками и замочками. Дамы и барышни, молодые люди и литераторы – у всех были альбомы. Светское воспитание требовало от молодого человека умения написать в альбом мадригал, нарисовать цветок или пейзаж. В женских альбомах следовало воспевать прелести «прекрасной дамы», соревнуясь в накале панегирика с соперниками, которые уже превознесли ее до небес.

Без альбомной культуры невозможно представить салоны пушкинской эпохи.

Вяземский писал:

Альбом, как жизнь, противоречий смесь,
Смесь доброго, худого пустословья:
Здесь дружбы дань, тут светского условья,
Тут жар любви, там умничанья спесь.
Иной листок для памяти сердечной
Дороже нам поэмы долговечной…

Пушкин досадовал:

Когда блистательная дама
Мне свой in-quarto подает, —
И дрожь и злость меня берет,
И шевелится эпиграмма
Во глубине моей души, —
А мадригалы им пиши!

Оренбургский краевед-исследователь, член Союза российских писателей С. Е. Сорокина отыскала в архиве города два альбома Е. Тимашевой. В них стихи самой поэтессы и ее любимых поэтов, размышления о жизни. Черные кожаные переплеты, медные замочки на обрезе, в каждом альбоме около 300 страниц. Перед каждой записью дата. В них есть и неопубликованные произведения поэтессы. Эта очаровательная красавица, прелестная и недоступная, всегда томная, скрывала от света тайну своей души. Она часто обращалась к верным товарищам-альбомам.

«Боровшись целый век с судьбой, в минуты тяжкие, не имея кому передать того, чем томилась душа моя, черная книга сделалась моим тайным поверенным, и чувства, мысли вливались в нее стихами». В «черной книге» постоянно возрождались воспоминания Тимашевой о некоем Эдуарде, нанесшем ей неисцелимую сердечную рану:

Не спрашивай, мой друг, кто был мой идеал,
Кто сердце озарил минутною красою,
Кто все прекрасное в себе соединял,
Кем жизнь любила я, гордилась в ком собою.
Бесценный друг, не отвергай любви,
Прочти в душе моей, она полна тобою,
И счастье дивное – любимым быть – лови,
Лови, и дар небес не заменяй тоскою…

Кто же этот Эдуард? Может быть, это просто идеальный образ, фантазия, плод воображения? Или реальное лицо, у которого было другое имя, и только в мыслях романтичной женщины он звался Эдуардом.