Поэт страстно влюбился в роковую красавицу «с жемчужными зубками меж кораллов» и «огненным синим взором» и горько сокрушался, что она равнодушна к его душевным переживаниям и лишь тщеславно домогается от него мадригалов. Для Собаньской чувства поэта были одним из учитываемых обстоятельств в той сложной и опасной игре, которую она вела в то время с русским правительством. Не найдя им практического применения, она бросила Мицкевича для очередной интриги. Глубоко оскорбленный таким отношением возлюбленной, Мицкевич выразил свои чувства в XX сонете, написанном с необычной резкостью: крымские сонеты того времени, созданные в подражание Петрарке, представляют поэта не мечтательным юношей, но мужчиной, упоенным своими победами, красотою и тайнами женского тела, жгучими ласками одесских сирен. В статье «Сонеты Мицкевича» Вяземский назвал эти сонеты «необыкновенным и удовлетворительным явлением».
Должность в Одессе поэту не подобрали, и он отправился в Первопрестольную для получения дальнейших распоряжений о своей участи. Московский военный генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын не утруждал нового чиновника никакими особыми обязанностями, но и жалованье ему платили мизерное.
Поэт поселился со своим другом Франтишеком Малевским на Малой Дмитровке. Сначала он вел довольно замкнутый образ жизни, общался преимущественно с жившими в Москве поляками. Он писал другу: «Дни мои идут ровно: утром читаю, иногда – редко – пишу, в два или три обедаю или одеваюсь, чтобы отправиться на обед; вечером езжу в концерт или еще куда-нибудь и возвращаюсь чаще всего поздно».
Весной 1826 года польскую знаменитость посетил редактор «Московского телеграфа» Николай Полевой, который ввел его в московскую литературную среду. Мицкевич произвел на общество очень благоприятное впечатление. Это выразительно описал Ксенофонт Полевой в своих «Записках о жизни и сочинениях Н. А. Полевого»: «Все, кто встречал у нас Мицкевича, вскоре полюбили его не как поэта (ибо очень немногие могли читать его сочинения), но как человека, привлекшего к себе возвышенным умом, изумительною образованностью и особенною, какой-то простодушною, только ему свойственною любезностью… Наружность его была истинно прекрасна. Черные, выразительные глаза, роскошные черные волосы, лицо с ярким румянцем… Когда он воодушевлялся разговором, глаза его воспламенялись, физиономия принимала новое выражение, и он бывал в эти минуты увлекателен, очаровывая притом своею речью: умною, отчетливою, блистательною…»
Поэт стал часто бывать в салоне княгини Волконской, где был «в числе любимейших и почетнейших гостей». Злые языки утверждали, что с блистательной Зинаидой его связывали не только литературные интересы.
Считается, что Пушкин и Мицкевич встретились 12 октября 1826 года. Достоверных свидетельств об этой встрече практически не сохранилось. Историю отношений Пушкина и Мицкевича принято рассматривать как идиллическую картину морального и эстетического единства двух крупнейших поэтов славянского мира. На самом деле этот вопрос не полностью разрешен, но не он является предметом нашего рассказа.
Наделенный непобедимым сарматским обаянием, преследуемый властями, обладающий редким даром импровизации, Мицкевич воплощал идеальный образ поэта-романтика. Известный художник Г. Мясоедов на своей картине «А. С. Пушкин слушает импровизации А. Мицкевича в салоне З. А. Волконской на Тверской» (1899) изобразил одно из таких озарений вдохновенного поляка. Импровизации Мицкевича никого не оставляли равнодушным. «В импровизации его были мысль, чувство, картины и в высшей степени поэтические выражения. Можно было думать, что он вдохновенно читает поэму, им уже написанную», – восхищался Вяземский.
А Каролину Яниш (еще одна Каролина!) в этот момент настигла любовь всей жизни – по крайней мере, потом она так считала. Она уже вкусила поэтической славы. Ее стихи получили одобрение у одного из самых известных поэтов того времени – Е. А. Баратынского. Позднее в послании к нему Каролина писала о той важной, может быть, решающей роли, которую сыграл он в ее литературной судьбе:
В 1827 году «Московские ведомости» опубликовали стихи А. С. Пушкина на немецком языке – «Я помню чудное мгновенье», «Пророк» и «Ночь. Келья в Чудовом монастыре», переведенные Каролиной Яниш. Пушкинский стиль для неё стал «оружьем золотым». И хотя это оружие, как говорила сама поэтесса, по руке только ему, она усвоила «его главный завет литератору: быть верным себе и своему времени». Во многом благодаря Каролине русскую поэзию начали читать в Европе. Переводчице было всего двадцать лет.