Горел прощальный наш костер, Как мимолетный сон природы...
И ночь, растраченная вся На драгоценные забавы,
Редеет, выше вознося Небесный купол, полный славы.
Прощай, костер! Прощайте все, Кто нынче был со мною рядом, Кто воздавал земной красе Почти молитвенным обрядом...
Хотя доносятся уже Сигналы старости грядущей, Надежды, скрытые в душе,
Светло восходят в день цветущий.
Душа свои не помнит годы,
Так по-младенчески чиста,
Как говорящие уста
Нас окружающей природы...
Цветы
По утрам умываясь росой,
Как цвели они! Как красовались!
Но упали они под косой,
И спросил я: — А как назывались? — И мерещилось многие дни Что-то тайное в этой развязке: Слишком грустно и нежно они Назывались — «анютины глазки».
<1965>
Русский огонек
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели.
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мертвом поле!
Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?) Мелькнул в пустыне, как сторожевой...
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
— Вот печь для вас и теплая одежда... — Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде Жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...
Как много желтых снимков на Руси В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнем, враждой Земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет...
— Скажи, родимый,
Будет ли война? —
И я сказал: — Наверное, не будет.
— Дай Бог, дай Бог...
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет... —
И вдруг опять:
— Не будет, говоришь?
— Нет, — говорю, — наверное, не будет.
— Дай Бог, дай Бог...
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье? Но я глухим бренчанием монет Прервал ее старинные виденья...
— Господь с тобой! Мы денег не берем!
— Что ж, — говорю, — желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...
Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа, Среди тревог великих и разбоя Горишь, горишь, как добрая душа, Горишь во мгле— и нет тебе покоя...
Памяти матери
Вот он и кончился, покой! Взметая снег, завыла вьюга. Завыли волки за рекой Во мраке луга.
Сижу среди своих стихов, Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов Могила мамы.
Там поле, небо и стога,
Хочу туда, — о километры! Меня ведь свалят с ног снега, Сведут с ума ночные ветры!
Но я смогу, но я смогу По доброй воле Пробить дорогу сквозь пургу В зверином поле!..
Кто там стучит? Уйдите прочь! Я завтра жду гостей заветных... А может, мама?
Может, ночь —
Ночные ветры?
Вечернее происшествие
Мне лошадь встретилась в кустах.
И вздрогнул я. А было поздно.
В любой воде таился страх.
В любом сарае сенокосном...
Зачем она в такой глуши Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору.
Мы были разных два лица,
Хотя имели по два глаза.
Мы жутко так, не до конца, Переглянулись по два раза.
И я спешил — признаюсь вам —
С одною мыслью к домочадцам:
Что лучше разным существам В местах тревожных —
не встречаться!
<1965>
Жар-птица
Когда приютит задремавшее стадо Семейство берез на холме за рекой, Пастух, наблюдая игру листопада,
Лениво сидит и болтает ногой...
Есть маленький домик в багряном лесу,
И отдыха нынче там нет и в помине: Отец мой готовит ружье на лису И вновь говорит о вернувшемся сыне.
А дальше за лесом — большая деревня. Вороны на елках, старухи в домах. Деревни, деревни вдали на холмах,
Меж ними село с колокольнею древней...
В деревне виднее природа и люди. Конечно, за всех говорить не берусь! Виднее над полем при звездном салюте, На чем поднималась великая Русь.
Галопом колхозник погнал лошадей,
А мне уж мерещится русская удаль,
И манят меня огоньками уюта Жилища, мерещится, лучших людей.
Мотало меня и на сейнере в трюме,
И так, на пирушках, во дни торжества,
И долго на ветках дорожных раздумий,
Как плод, созревала моя голова.
Не раз ко дворцу, где сиял карнавал,
Я ветреным франтом в машине катился,
Ну, словом, как бог, я везде побывал И все же, и все же домой воротился...
— Старик! А давно ли ты ходишь за стадом?
— Давно, — говорит. — Колокольня вдали Деревни еще оглашала набатом,
И ночью светились в домах фитили.
— А ты не заметил, как годы прошли?
— Заметил, заметил! Попало как надо.
— Так что же нам делать, узнать интересно...
— А ты — говорит, — полюби и жалей,
И помни хотя бы родную окрестность,
Вот этот десяток холмов и полей...
— Ну ладно! Я рыжиков вам принесу...
Как просто в прекрасную глушь листопада Уводит меня полевая ограда,
И детское пенье в багряном лесу,
И тайна древнейших строений и плит,
И только от бывшей печали, быть может, Нет-нет да и вспомнится вдруг, затревожит, Что осень, жар-птица, вот-вот улетит...
Мое слово верное
прозвенит!
Буду я, наверное,
знаменит!
Мне поставят памятник
на селе!
Буду я и каменный
навеселе!..
Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов
Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное