И снова — глушь, забывчивость, заря,
Всё пыль, всё пыль да знаки верстовые...
Здесь каждый славен —
мертвый и живой! И оттого, в любви своей не каясь,
Душа, как лист, звенит, перекликаясь Со всей звенящей солнечной листвой, Перекликаясь с теми, кто прошел, Перекликаясь с теми, кто проходит... Здесь русский дух в веках произошел,
И ничего на ней не происходит.
Но этот дух пойдет через века!
И пусть травой покроется дорога,
И пусть над ней, печальные немного, Плывут, плывут, как мысли, облака...
Острова свои обогреваем
Захлебнулись поле и болото Дождевой водою — дождались! Прозябаньем, бедностью, дремотой Все объято — впадины и высь!
Ночь придет — родимая окрестность, Словно в омут, канет в темноту! Темнота, забытость, неизвестность У ворот, как стража на посту.
По воде, качаясь, по болотам Бор скрипучий движется, как флот! Как же мы, отставшие от флота, Коротаем осень меж болот?
Острова свои обогреваем И живем без лишнего добра,
Да всегда с огнем и урожаем,
С колыбельным пеньем до утра...
Не кричи так жалобно, кукушка,
Над водой, над стужею дорог!
Мать России целой — деревушка, Может быть, вот этот уголок...
Памяти Анциферова
На что ему отдых такой?
На что ему эта обитель, Кладбищенский этот покой — Минувшего страж и хранитель?
— Вы, юноши, нравитесь мне! — Говаривал он мимоходом,
Когда на житейской волне Носился с хорошим народом. Среди болтунов и чудил Шумел, над вином наклоняясь,
И тихо потом уходил,
Как будто за все извиняясь...
И нынче, являясь в бреду,
Зовет он тоскливо, как вьюга!
И я, содрогаясь, иду На голос поэта и друга.
Но — пусто! Меж белых могил Лишь бродит метельная скрипка... Он нас на земле посетил,
Как чей-то привет и улыбка.
ПО ДОРОГЕ ИЗ ДОМА
Люблю ветер. Больше всего на свете. Как воет ветер! Как стонет ветер! Как может ветер выть и стонать!
Как может ветер за себя постоять!
О ветер, ветер! Как стонет в уши! Как выражает живую душу!
Что сам не можешь, то может ветер Сказать о жизни на целом свете.
Спасибо, ветер! Твой слышу стон. Как облегчает, как мучит он! Спасибо, ветер! Я слышу, слышу!
Я сам покинул родную крышу...
Душа ведь может, как ты, стонать.
Но так ли может за себя постоять? Безжизнен, скучен и ровен путь.
Но стонет ветер! Не отдохнуть...
Весна на берегу Бии
Сколько сору прибило к березам Разыгравшейся полой водой! Трактора, волокуши с навозом, Жеребята с проезжим обозом,
Гуси, лошади, шар золотой,
Яркий шар восходящего солнца, Куры, свиньи, коровы, грачи, Горький пьяница с новым червонцем У прилавка
и куст под оконцем —
Все купается, тонет, смеется, Пробираясь в воде и в грязи!
Вдоль по берегу бешеной Бии Гонят стадо быков верховые —
И, нагнувши могучие выи,
Грозный рев поднимают быки. Говорю вам: — Услышат глухие! —
А какие в окрестностях Бии — Поглядеть — небеса голубые!
Говорю вам: — Прозреют слепые,
И дороги их будут легки...
Говорю я и девушке милой:
— Не гляди на меня так уныло! Мрак, метелица — все это было И прошло, — улыбнись же скорей!
Улыбнись! — повторяю я милой. — Чтобы нас половодьем не смыло, Чтоб не зря с неизбывною силой Солнце било фонтаном лучей!
* * *
Окошко. Стол. Половики.
В окошке — вид реки...
Черны мои черновики.
Чисты чистовики.
За часом час уходит прочь. Мелькает свет и тень.
Звезда над речкой — значит, ночь, А солнце — значит, день.
Но я забуду ночь реки,
Забуду день реки:
Мне спать велят чистовики, Вставать — черновики.
1966
Нагрянули
Не было собак — и вдруг залаяли. Поздно ночью — что за чудеса! — Кто-то едет в поле за сараями, Раздаются чьи-то голоса...
Не было гостей — и вот нагрянули.
Не было вестей — так получай!
И опять под ивами багряными Расходился праздник невзначай.
Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости, как братьев и сестер: Может, мы за все свое бывалое Разожгли последний наш костер.
Может быть, последний раз нагрянули, Может быть, не скоро навестят...
Как по саду, садику багряному Грустно-грустно листья шелестят.
Под луной, под гаснущими ивами Посмотрели мой любимый край И опять умчались, торопливые,
И пропал вдали собачий лай...
Прощальная песня
Я уеду из этой деревни...
Будет льдом покрываться река, Будут ночью поскрипывать двери, Будет грязь на дворе глубока.
Мать придет и уснет без улыбки...
И в затерянном сером краю В эту ночь у берестяной зыбки Ты оплачешь измену мою.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?
Слышишь, ветер шумит по сараю? Слышишь, дочка смеется во сне? Может, ангелы с нею играют И под небо уносятся с ней...
Не грусти! На знобящем причале Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье За недолгую нежность в груди.
Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу? Может быть, я смогу возвратиться, Может быть, никогда не смогу.
Ты не знаешь, как ночью по тропам За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой, настигающий топот Все мне слышится, словно в бреду.
Но однажды я вспомню про клюкву, Про любовь твою в сером краю И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
— Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она...
* * *
А между прочим, осень на дворе.
Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов
Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное