Читаем Стихотворения полностью

И снова — глушь, забывчивость, заря,

Всё пыль, всё пыль да знаки верстовые...

Здесь каждый славен —

мертвый и живой! И оттого, в любви своей не каясь,

Душа, как лист, звенит, перекликаясь Со всей звенящей солнечной листвой, Перекликаясь с теми, кто прошел, Перекликаясь с теми, кто проходит... Здесь русский дух в веках произошел,

И ничего на ней не происходит.

Но этот дух пойдет через века!

И пусть травой покроется дорога,

И пусть над ней, печальные немного, Плывут, плывут, как мысли, облака...

Острова свои обогреваем

Захлебнулись поле и болото Дождевой водою — дождались! Прозябаньем, бедностью, дремотой Все объято — впадины и высь!

Ночь придет — родимая окрестность, Словно в омут, канет в темноту! Темнота, забытость, неизвестность У ворот, как стража на посту.

По воде, качаясь, по болотам Бор скрипучий движется, как флот! Как же мы, отставшие от флота, Коротаем осень меж болот?

Острова свои обогреваем И живем без лишнего добра,

Да всегда с огнем и урожаем,

С колыбельным пеньем до утра...

Не кричи так жалобно, кукушка,

Над водой, над стужею дорог!

Мать России целой — деревушка, Может быть, вот этот уголок...

Памяти Анциферова

На что ему отдых такой?

На что ему эта обитель, Кладбищенский этот покой — Минувшего страж и хранитель?

— Вы, юноши, нравитесь мне! — Говаривал он мимоходом,

Когда на житейской волне Носился с хорошим народом. Среди болтунов и чудил Шумел, над вином наклоняясь,

И тихо потом уходил,

Как будто за все извиняясь...

И нынче, являясь в бреду,

Зовет он тоскливо, как вьюга!

И я, содрогаясь, иду На голос поэта и друга.

Но — пусто! Меж белых могил Лишь бродит метельная скрипка... Он нас на земле посетил,

Как чей-то привет и улыбка.

ПО ДОРОГЕ ИЗ ДОМА

Люблю ветер. Больше всего на свете. Как воет ветер! Как стонет ветер! Как может ветер выть и стонать!

Как может ветер за себя постоять!

О ветер, ветер! Как стонет в уши! Как выражает живую душу!

Что сам не можешь, то может ветер Сказать о жизни на целом свете.

Спасибо, ветер! Твой слышу стон. Как облегчает, как мучит он! Спасибо, ветер! Я слышу, слышу!

Я сам покинул родную крышу...

Душа ведь может, как ты, стонать.

Но так ли может за себя постоять? Безжизнен, скучен и ровен путь.

Но стонет ветер! Не отдохнуть...

Весна на берегу Бии

Сколько сору прибило к березам Разыгравшейся полой водой! Трактора, волокуши с навозом, Жеребята с проезжим обозом,

Гуси, лошади, шар золотой,

Яркий шар восходящего солнца, Куры, свиньи, коровы, грачи, Горький пьяница с новым червонцем У прилавка

и куст под оконцем —

Все купается, тонет, смеется, Пробираясь в воде и в грязи!

Вдоль по берегу бешеной Бии Гонят стадо быков верховые —

И, нагнувши могучие выи,

Грозный рев поднимают быки. Говорю вам: — Услышат глухие! —

А какие в окрестностях Бии — Поглядеть — небеса голубые!

Говорю вам: — Прозреют слепые,

И дороги их будут легки...

Говорю я и девушке милой:

— Не гляди на меня так уныло! Мрак, метелица — все это было И прошло, — улыбнись же скорей!

Улыбнись! — повторяю я милой. — Чтобы нас половодьем не смыло, Чтоб не зря с неизбывною силой Солнце било фонтаном лучей!

* * *

Окошко. Стол. Половики.

В окошке — вид реки...

Черны мои черновики.

Чисты чистовики.

За часом час уходит прочь. Мелькает свет и тень.

Звезда над речкой — значит, ночь, А солнце — значит, день.

Но я забуду ночь реки,

Забуду день реки:

Мне спать велят чистовики, Вставать — черновики.

1966

Нагрянули

Не было собак — и вдруг залаяли. Поздно ночью — что за чудеса! — Кто-то едет в поле за сараями, Раздаются чьи-то голоса...

Не было гостей — и вот нагрянули.

Не было вестей — так получай!

И опять под ивами багряными Расходился праздник невзначай.

Ты прости нас, полюшко усталое,

Ты прости, как братьев и сестер: Может, мы за все свое бывалое Разожгли последний наш костер.

Может быть, последний раз нагрянули, Может быть, не скоро навестят...

Как по саду, садику багряному Грустно-грустно листья шелестят.

Под луной, под гаснущими ивами Посмотрели мой любимый край И опять умчались, торопливые,

И пропал вдали собачий лай...

Прощальная песня

Я уеду из этой деревни...

Будет льдом покрываться река, Будут ночью поскрипывать двери, Будет грязь на дворе глубока.

Мать придет и уснет без улыбки...

И в затерянном сером краю В эту ночь у берестяной зыбки Ты оплачешь измену мою.

Так зачем же, прищурив ресницы,

У глухого болотного пня

Спелой клюквой, как добрую птицу,

Ты с ладони кормила меня?

Слышишь, ветер шумит по сараю? Слышишь, дочка смеется во сне? Может, ангелы с нею играют И под небо уносятся с ней...

Не грусти! На знобящем причале Парохода весною не жди!

Лучше выпьем давай на прощанье За недолгую нежность в груди.

Мы с тобою как разные птицы!

Что ж нам ждать на одном берегу? Может быть, я смогу возвратиться, Может быть, никогда не смогу.

Ты не знаешь, как ночью по тропам За спиною, куда ни пойду,

Чей-то злой, настигающий топот Все мне слышится, словно в бреду.

Но однажды я вспомню про клюкву, Про любовь твою в сером краю И пошлю вам чудесную куклу,

Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая,

Никогда не сидела одна.

— Мама, мамочка! Кукла какая!

И мигает, и плачет она...

* * *

А между прочим, осень на дворе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рубцов, Николай. Сборники

Последняя осень
Последняя осень

За свою недолгую жизнь Николай Рубцов успел издать только четыре книги, но сегодня уже нельзя представить отечественную поэзию без его стихотворений «Россия, Русь, храни себя, храни» и «Старая дорога», без песен «В горнице моей светло», «Я буду долго гнать велосипед», «Плыть, плыть…».Лирика Рубцова проникнута неистребимой и мучительной нежностью к родной земле, состраданием и участием ко всему живому на ней. Время открывает нам истинную цену того, что создано Рубцовым. В его поэзии мы находим все большие глубины и прозрения, испытывая на себе ее неотразимое очарование…

Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов

Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное