Вассал любви[79] — Лоренцо молодой,Прекрасна, простодушна Изабелла!Возможно ль, чтоб под кровлею однойЛюбовь сердцами их не овладела;Возможно ль, чтоб за трапезой дневнойИх взгляды не встречались то и дело;Чтобы они средь ночи, в тишине,Друг другу не пригрезились во сне!
II
9 Любовь их становилась все нежнее,С зарею каждой — глубже и нежней.Он мысленно не расстается с неюНи в доме, ни в саду, ни средь полей;Ей звуки голоса его милее,Чем шелест ручейка в тени ветвей.«Лоренцо!» — шепчет дева, как признанье,И путает узоры вышиванья.
III
17 Еще не видя, знал он, чья рукаБеззвучно на щеколду опустилась;Он зорче был, чем сокол, в облакаВзмывающий: лишь к небу обратилосьЕе лицо — в окно издалекаОн профиль различит; она молилась,Идя ко сну, — а он уж был готовЖдать звука утренних ее шагов.
IV
25 Весь май тянулось это наважденье,Июнь совсем извел румянец щек;«Нет, завтра умолять о снисхожденьеЯ буду у ее прекрасных ног!» —«Лоренцо, слово вымолви спасенья,Чтоб день меня живой застать бы мог!»Так по ночам в подушку плакал каждый,А день томил их горечью и жаждой,
V
33 Когда болезнь на розы щек ееПовеяла, и Изабелла сталаБледна, как мать над впавшим в забытьеБольным младенцем, — «Как она устала!»Тогда подумал он. — «Прервать моеМолчание уже давно пристало:Скажу «люблю» (хоть ни за что на светеСказать нельзя!) — и выпью слезы эти!»
VI
41 Подумал так — и сердце оробелоИ в ребрах заметалось. Он всю ночьЕго молил, чтобы оно посмелоПризнанье сделать. Но решимость прочьТолчками крови гнало. То хмелело,Гордясь невестой, сердце, то, точь-в-точьКак у ребенка, робким становилось:То нежностью, то буйством плоть томилась.
VII
49 Он встретил бы без сна рассветный час,Любови полн, терзаем немотою,Когда бы Изабеллы быстрый глазОбвенчан не был с каждою чертоюЕго лица: оно не в первый разПокрылось бледностию восковою!«Лоренцо!..» Тут сорвался голосок,Но взгляд ее все досказать помог.
VIII
57 «Ах, правда ли, — все то, что я лелеюВ душе, клонящейся к небытию,Ты разгадала? Да, не одолеюСмущенья, руку оскорбить твоюНепрошенным пожатьем не посмею,Но верь мне, верь: я что ни день встаюС одним желанием, с одной мечтою —Склониться в исповеди пред тобою».
IX
65 «Любовь моя! Меня от холодовУводишь ты в страну, где вечно лето,Где я созревшее тепло цветовОтведаю с тобой!» Признанье этоИх губы, осмелевшие от слов,Зарифмовало. Нежностью согрето,Их счастье так блаженно расцвело,Как сад, впитав июньское тепло.
Х
73 Простясь, они как по небу ступали:Зефир разъединил макушки роз,Чтобы друг к другу, встретившись, припалиЕще тесней; его восторг вознесНа холм, откуда открывались дали,Где пряталось светило в кущах лоз,А дева в спальне песенку твердилаО тех, кого стрела любви сразила.
XI
81 Вдвоем они, едва пора ночнаяСо звезд покров откинет голубой,Вдвоем они, когда пора ночнаяСо звезд покров откинет голубой;Вела в беседку тропка потайная:Душистый свод и гиацинтов строй...Ах, лучше бы навек все так осталось,Чтоб их бедой молва не упивалась!
XII
89 Они несчастны были? Нет, едва ли!Влюбленным наша не нужна печаль, —Унылые стихи о них слагали,Их после смерти было нам так жаль,А должно, чтобы золотом писалиИх радостей и горестей скрижаль(Но не о том, как средь морских зыбейБыл к стонам Ариадны глух Тезей).
XIII
97 Кто любит, тот уже вознагражден,Единый взгляд всю горечь убивает.Пусть тень Дидоны сдерживает стон,Пусть Изабелла слезы проливает,Пусть благовоньями не умащенЛоренцо бедный... Право же, бывает,Что из цветов сладчайший — ядовит:Для побирушки-пчелки смерть таит.
XIV
105 Два брата с Изабеллой вместе жили,Купцы потомственные — и для нихКто в шахтах слеп, где факелы чадили,Кто в приисках томился золотыхПо грудь в воде, кто сох в фабричной пыли,И даже тех, кто мог назвать своихМогучих предков, быстро усмирялоКнута окровавляющее жало.
XV
113 Для них индус нырял, отринув страх,К прожорливым акулам, разрываяДыханьем легкие; для них во льдахТюлень, от острых копий издыхая,Скулил и лаял. Изнывал в трудахРабочий люд, — а их рука лихаяВращала страшной дыбы рукоять,Чтоб у бедняг последний грош отнять.
XVI
121 Что гордость в них питало? Что пространныВладенья их, а нищих тесен кров?Что гордость в них питало? Что фонтаныПриметнее, чем слезы бедняков?Что гордость в них питало? Что сохранныДукаты в банке, а напев стиховГомеровых забыт? Я вновь усталоСпрошу — так что же гордость в них питало?
XVII
129 А жили скрытно, в спеси, — нет, скорейВ трусливой жадности, как за заборомОт нищих укрывается еврей;Два коршуна, кружащие над боромМачт корабельных; мулы со своейПоклажей: золотом и старым вздором;Плуты, что держат простаков в когтяхИ ловко лгут на многих языках.[80]
XVIII
137 Как от гроссбухов этих ИзабеллеНе утаиться было? Как их взорПриметил, что не так прилежен в делеЛоренцо стал? Пускай сразит их мор,Мрак ослепит! Зачем они гляделиПоверх своих счетов? Но зорок вор!За хитрым честные пускай следят,Как чуткий заяц, что глядит назад.
XIX
145 Прославленный Боккаччо! У тебяПрощенья я прошу; у белых лилийТвоих, что вянут, по тебе скорбя;У струн, что среди миртов говорили;У роз, которые, Луну любя,Душистым вздохом душу упоили —За стихотворный слог моей поэмы:Не годен он для столь печальной темы.
XX
153 Прости меня — и дале речью чиннойПовествованье поведу смелей.Безумен я, решившись слог старинныйУкрасить рифмами новейших дней.Но начат труд — спешу к тебе с повинной;Хорош он или плох — тебе видней:Но в честь твою пишу английским метром —Напев твой северным подхвачен ветром.
XXI
161 Так братья, догадавшись по всему,Что к их сестре Лоренцо полон страстиИ что она не холодна к нему,Поведали друг другу о напасти,От злобы задыхаясь, — потому,Что Изабелла с ним находит счастье,А для нее им нужен муж иной:С оливковыми рощами, с казной.
XXII
169 Кусая губы, хмурясь, точно тучи,И день и ночь рядили без концаО том, как безопаснее и лучшеС дороги навсегда убрать юнца.Что Милосердье перед злобой жгучей,Как кислотой, им выжегшей сердца!Убить Лоренцо — так они решили,А труп зарыть потом в лесной могиле.
XXIII
177 Стоял Лоренцо, опершись рукойО балюстраду. Солнце чуть всходило.К нему приблизясь росною тропой,Они сказали: «Мы хотели былоНе нарушать твой утренний покой,Но нас благоразумье торопило:Лоренцо, поскорей седлай коня,Пока не пробудилось пекло дня.
XXIV
185 Нам к Апеннинам непременно надоУспеть, пока жара не началаПеребирать на листьях виноградаРосинок четки». — Не предвидя зла,Учтиво выслушав тот полный ядаЗмеиный шип, он взялся за делаИ приготовил для поездки в горыОхотничью одежду, пояс, шпоры.
XXV
193 Пересекая двор наискосок,Все медлил он, надеждою влекомый:Ее шажков легчайший шепотокУслышать бы — или напев знакомый...Вдруг до него, как легкий мотылек,Смех долетел сквозь узкие проемыОконные. Взглянул наверх — онаСтоит, улыбкою озарена.
XXVI
201 «Любимая, — сказал он, — что за мукаУехать, не увидевшись с утра!На три часа каких-нибудь разлука,А тяжко так... И все же мне пора!Но то, что отнял день, войдя без стука,Нам возвратит полночная пора.Я ненадолго, слышишь, Изабелла?»Она ему кивнула и запела.
XXVII
209 Вдоль стен Флоренции во весь опорС убийцами их жертва проскакала —Туда, где Арно рвался на простор,Из камышей устроив опахало,Где лещ теченью шел наперекор;Вода и бледность братьев отражала,И пыл Лоренцо. За рекою — лес.Убийство скрыл глухой его навес.
XXVIII
217 Лоренцо там зарыт, мечом пронзенный,Его любовь с ним вместе сражена.Но тягостно душе, освобожденнойНасильственно, и мается она...С мечей и рук смыв кровь водой студенойКак гончие, чья пасть обагрена, —Домой убийцы мчат, как в упоенье:На этот раз их прибыль — преступленье.
XXIX
225 Сестре сказали братья, будто вдругОни его на корабле послалиВ далекий край, затем что среди слугЧестнее человека не сыскали.Надежду прокляни! Замкнулся круг,В одеждах вдовьих девичьи печали!Ни нынче он, ни завтра не придет,Ни через день, ни даже через год.
XXX
233 Ах, как бедняжка до ночи томиласьИ плакала о радости былой!В урочный час к ней не любовь явилась —Воспоминаний сладострастный рой;И вдруг лицо Лоренцо наклонилось, —Так ей почудилось — и пред собойОна точеные простерла руки,Но обняла лишь пустоту разлуки.
XXXI
241 Недолго Эгоизм — Любви собратТерзал ее, и часа золотогоЖдал девичий нетерпеливый взглядНедолго... ибо в грудь ее суровоВошел иных забот высокий лад,И вслед Любви из-под родного кроваОтправились в неведомую дальЕе тревога и ее печаль.
XXXII
249 Издалека пришло зимы дыханьеИ Запад, позолоту потеряв,Спешил, поблекший, песню увяданьяПропеть средь рощ и в логовах дубрав,Все обнажить и, осмелев заране,Из северных пещер свой гневный нравНа волю выпустить. А ИзабеллаПотухшим взором в пустоту глядела
XXXIII
257 И становилась с каждым днем бледней.Уста девичьи братьев вопрошали:— «Какой тюрьмой пленен он столько дней?»Чтобы ее утешить, братья лгали.Как адским дымом злобою своейИ ненавистью палачи дышали.Из ночи в ночь преследовал их сон:Труп Изабеллы, в саван облачен.
XXXIV
265 Она в неведенье бы опочила,Но нечто вдруг — как едкое питье,Больных спасающее от могилыНа несколько дыханий, как копье,Индейцу возвращающее силыИ на костре, будя в нем бытиеТем, что терзает новой болью жилы, —Ее настигло. Вот что это было:
XXXV
273 Средь ночи к ней видение пришло:Лоренцо плакал у ее постели.Лесной могилой юное челоЗапятнано, и губы помертвели.От глаз к ушам два желобка прожглоСлезами в глиняной коросте; елеЗвучал металл голосовой струны,И кудри были блеска лишены.
XXXVI
281 Как странно было призраку сначалаОкостеневший напрягать язык,Чтоб речь его по-прежнему звучала,Понятная живым. Друид-старикПо струнам ненатянутым усталоСкользнет — и арфа оживет на миг...В том голосе был отзвук неземного,Как на кладбище ветра вой ночного.
XXXVII
289 Хотя безумен взор его очей,Росой блестела в них любовь такая,Что охраняла магией своейБедняжку, страхов к ней не допуская.А сам меж тем из ткани прошлых днейОн нить тянул: глухая тьма лесная...Спесь, жадность... топкий травянистый лог...Нож в спину — даже вскрикнуть он не мог.
XXXVIII
297 «Тяжелый камень на ноги мне лег,Кизила куст поник над головою,Вокруг растут орех, каштан и дрок,Усыпана могила их листвою.Я слышу за рекой пастуший рог;Там я повергнут раной ножевою:Приди на холмик вересковый мой, —И станет мне тепло в земле сырой.
XXXIX
305 Увы, теперь я только тень, я внеЛюдских жилищ — я не вернусь в них боле,Жизнь только звуками доступна мне:Вот полдень — пчелы пролетают в поле...Молюсь один в могильной глубине,Звон колокольный узнаю по боли,Которой он пронзает мой покой;А ты среди живых, в толпе людской.[81]
XL
313 Все чувствую, что есть, и все, что было,Но духам не дано сойти с ума.Земное счастье не унесть в могилу,И все ж побеждена тобою тьма:Мой бледный серафим, мое светило,Моя жена, не знаешь ты сама,Как бледность эта греет, как сияетИ суть мою любовью наполняет!»
XLI
321 Дух простонал: — «Прощай!», потупил взор,Исчез, взвихрив полночной тьмы частицы:Так, если устремить усталый взорВ подушку смятую, когда не спитсяИ в голову нам лезет всякий вздор,Мрак вдруг вскипает, пенится, искрится...Спать Изабелла больше не могла:Пред ней все та же огненная мгла.
XLII
329 «Я думала, судьба людьми играет,Давая долю блага или зла, —Кто рано, а кто поздно умирает...В неведенье о жизни я жила!Мне призрак милый правду открывает:Тут братние кровавые дела!Приду к тебе и поцелую в очи,С тобою, мертвым, буду дни и ночи».
XLIII
337 Она решила: — «Пересилю страх,Всех обману, тайком уйти сумею,Найду в лесу его бесценный прахИ песней колыбельной отогрею».Чуть рассвело — она уж на ногахИ будит няньку старую, чтоб с неюИдти к могиле, где томится он —Ведь ей недаром снился вещий сон.
XLIV
345 Вдоль берега, где мрак еще струится,Две тени пробираются тайком.Сжимает крепко нож в руке девица.Старуха шепчет ей: «Каким огнемТы вся горишь? И что должно случиться,Чтоб улыбнулась ты, дитя?» — «Идем!»И вот нашли его земное ложе:Вот камень, вот кизил — да, все похоже!
XLV
353 Кладбищ старинных кто не посещал?Кто мысленно не рыл, кроту подобно,Песок и дерн, чтоб черепа оскал,Скелет и саван разглядеть подробно,И собственную душу не вселялВ тех, кого смерть так исказила злобно!Все это рай в сравненье с той тоской,Что хлынула ей на сердце рекой.
XLVI
361 В могилу взор вперив, она хотелаПостичь злодейской мысли тайный ход.Ей виделось распластанное телоТак ясно, как на дне кристальных вод.К земле прильнула мыслью ИзабеллаКак лилия корнями к долу льнет;Затем, схвативши нож, могилу сталаРаскапывать, как будто клад искала.
XLVII
369 И вот — его перчатка. Как цвететСквозь грязь узор, что был любовью вышит!Она ее на грудь себе кладет,И грудь, оледенев, почти не дышит...Дитя бы здесь, вкушая млечный мед,Должно покоиться... Она не слышит,Не видит ничего: спешит копать,Лишь иногда со лба отбросит прядь.
XLVIII
377 Старуха от нее не отходилаИ за ее безжалостным трудомС прискорбием и горестью следила;Сама руками тощими потомВзялась за дело — велика ли сила?Но вот соприкоснулися с ядромМогилы: пальцы ощутили тело;Ни стона с губ несчастной не слетело.
XLIX
385 Ах, для чего глядеть в могильный зевИ пир червей описывать пространно?Мне б менестреля сладостный напевИль нежный слог старинного Романа!Мы, в подлинную повесть посмотрев,Прочтем о том, что здесь звучит так странно,И повесть эта музыкой своейВиденье смерти сделает светлей.
L
393 Не голову Горгоны меч Персея, —Ту голову отрезал нож тупой,Которая, и в смерти цепенея,Сияла, как при жизни красотой.Любовь бессмертна. Мертвый лоб, бледнея,Целует Изабелла, всей душойПоняв: Любовь не исчерпать до дна,Всевластна, даже мертвая, она.
LI
401 Она домой внесла ее тайкомИ каждую расправила ресницуВкруг усыпальниц глаз, и липкий комЕго волос расчесывала, литьсяСвоим слезам позволив, будто льдомВод родниковых дав ему умыться.Так над главой любимого онаВсе плакала, вздыхала дотемна.
LII
409 Потом атласом бережно покрыла,Пропитанным сладчайшею росойЦветов Востока; новая могилаТеперь обретена. — В горшок простойЦветочный положив, припорошилаОна свое сокровище землейИ посадила базилик на ней,И орошала влагою очей.
LIII
417 Она забыла солнце и луну,Она забыла синеву над садом,Она забыла теплую весну,Забыла осень с темным виноградом,Не ведала, когда идут ко сну,Зарю не удостаивала взглядом,Сидела у окна, обняв цветок,Который до корней от слез намок.
LIV
425 От этих слез бесплотных все плотнееИ зеленее был он; как он пах —Всех базиликов тоньше и нежнее!Его питал от глаз сокрытый прахПрекрасной головы; о, как над неюИ из нее, людскую боль и страхВобрав, преобразив в побег душистый,Цвел базилик, цвел кустик густолистый.
LV
433 О ты, Печаль, помедли здесь пока!О Музыка, пусть будет грусть безбрежна!О Эхо, Эхо, вздох издалека,С летейских берегов, домчи прилежно!О души скорби! Головы слегкаПриподнимите, улыбнувшись нежно, —И пусть по мрамору могильных плитСквозь мрак дерев ваш бледный свет скользит.
LVI
441 Страданье пусть стенания удвоит, —Ты, Мельпомена, нам помочь должна:Пусть лира лад трагический усвоит,Пусть тайная заговорит струна,Пусть глухо и печально ветру вторит:Уж девушка на смерть обречена,Как пальма, надсеченная жестокоРади глотка живительного сока.
LVII
449 Не приближай, Зима, ее конца,Пусть увяданье пальмы дольше длится!Но братья — два Бааловых жреца —Приметили, как ливень слез струитсяС ее смертельно бледного лица;Ей от родни шпионящей не скрыться;Не молкнут пересуды: — «Право, грехКрасу такую прятать ото всех».
LVIII
457 И не было предела удивленью,Что так она лелеет свой цветок, —А он разросся, как по мановеньюВолшебному; и братьям невдомек,Как этакий пустяк в одно мгновеньеЕе от юных помыслов отвлек —Не только от забав, но и от скукиВсе длящейся томительной разлуки.
LIX
465 Решили братья к тайне ключ найти —Пусть только Изабелла отлучится.Но деву голод не томил почти,А в церковь лишь зайдя, она, как птица,Домой летела, чтобы взапертиНа базилик волной волос пролитьсяИ вкруг него любовно хлопотать,Как вкруг птенца в гнезде хлопочет мать.
LX
473 И все же братья, улучив мгновенье,Цветок украли и среди корнейУвидели — вот им вознагражденье! —Лицо Лоренцо. Пусть с теченьем днейЕго избороздила зелень тленья —Они его узнали, и скорейПрочь из родной Флоренции в изгнанье —На них угрюмо рдело злодеянье!
LXI
481 Печаль, смирись и взоры опусти;О Музыка, дохни на нас забвеньем;В другое время, Эхо, прилетиНас леденить летейским дуновеньем!И ты, дух скорби, своего «Прости!»Не пой, хотя ей, сломленной мученьем,Зачем бесцельно бремя дней влачить?Цветок похищен — не для чего жить.
LXII
489 Поверх вещей, лишенных смысла, мимоОна глядела, плача о цветке.Глухой смешок звучал невыносимоВ ее осиротевшем голоске,Когда она, увидев пилигрима,Взывала: «Ты, живущий вдалеке!Не знаешь ли, кто так жесток душою,Что базилик мой разлучил со мною?»
LXIII
497 И вот зачахла, умерла онаС навек застывшей на устах мольбою.Флоренция была пораженаЕе любовью и ее судьбою,Что в грустной песне запечатлена.Пускай века проходят чередою,Но все поют: «Кто так жесток душой,Что базилик мой разлучил со мной?»(Галина Гампер)