Не на брегах прозрачной Аретузы,Но там, где Вологда медлительно течет,В смиренну сень мою спустились кротки музы,И прелесть некая с тех пор меня влечет Их несть приятны узы.Уже и Олешев внимал стихам моим Средь сельских долов. Теперь хочу я именем твоимУкрасить басенку, чувствительный Ермолов. Когда-то (может быть, теперь)Перо со Автором быть стало не согласно,Сказало так ему: «Мой друг, себе не верьИ не хвали свое сложение прекрасно. НапрасноТы стал бы без меня головушку ломать.Тебе бы никогда стихов не написать;Когда бы за меня не думал ты приняться,Не стал бы ты со мной за рифмою гоняться. А ты меня отнюдь не бережешь,Раз со сто всякий час в чернила обмакнешь,-Так, милостивец мой, ты скажешь сам, я чаю, Чей тут Поболе труд.Спокойно ты сидишь, я только что черкаю — И после то ж мараю. Так потому стихи сии, Без прекословия, мои».Писатель, тронутый, сказал во оправданье:«Неправедно сие, мой свет, твое желанье:Орудьем было ты стихи сии писать, Но я их сочинитель». Сильнее можно бы сказать:Невидимый в нас ум деяньям повелитель;Льзя быть деятельным, хотя не хлопотать;Победой славится не воин — предводитель.<1773>, 1780-е годы