Характерный пример — стихотворение «Учились, бедные, вы в жалком пансионе». Это пародия на стихотворение Плещеева «Трудились, бедные, вы, отдыха не зная», посвященное ожидаемому освобождению крестьян.
Стихотворение Плещеева является типичным либеральным восхвалением «царя-освободителя», представляющим дело так, что освобождение крестьян само по себе уже ликвидирует все социальные несправедливости по отношению к ним. Это елейное обращение к «покорным» и «смиренным» крестьянам, которые якобы даже не роптали, «согбенные под гнетом» крепостного права, вызвало едкую пародию Добролюбова, считавшего, как и Чернышевский, что реформа чрезвычайно преувеличена либералами, что меняется только вывеска, а не существо дела. Так возникает стихотворение, в котором на место «венчанного избавителя» подставлен «француз Кабаретье»:
Добролюбов показывает половинчатость либерализма, полную негодность его подхода к основным проблемам социальной жизни. Зло высмеян, в частности, либеральный филантропизм в стихотворениях «Страдания вельможного филантропа» и «Общественный деятель». Наконец, Добролюбов посягает на основу либерализма — на его преклонение перед формами западного парламентского строя. В стихотворении «Чернь» приговор над этим строем произносит народ. Он не хочет внимать «речи вдохновенной о благоденствии вселенной», потому что «И нынче всяк, как прежде, тужит, И нынче с голоду мы мрем».
В области литературной критики борьба революционных демократов с дворянским либерализмом шла, в основном, по линии разоблачения положительного героя либерально-дворянской литературы, «лишнего человека», с его мучительным самоанализом и бесплодной рефлексией, с его вечными жалобами на бессилие и усталость от борьбы, с его настроениями страдания, тоски и отчаяния. Чернышевский и Добролюбов в своих статьях систематически развенчивали образ «лишнего человека». Целью этого развенчания было показать, что от дворян-либералов настоящего, нужного родине дела ждать не приходится.
Добролюбов бьет по «лишнему человеку» и в своих сатирических стихах. Особенного внимания заслуживают два стихотворения, являющиеся как бы двумя попытками осуществления одного замысла: «Презрев людей и мир и помолившись богу» и «Рыцарь без страха и упрека». Текстуально близки только начала стихотворений, однако сюжеты их совершенно совпадают и развиваются одинаково.
Добролюбов пародирует стихотворную исповедь «лишнего человека* с «высокими мечтами» и «бесплодным анализом» — «раба сомнений горестных», который якобы «истощил силы» в «борьбе с неправдой черной», лишился «отваги молодой» и жалуется, что в нем больше «нет огня». Один вариант («Презрев людей и мир и помолившись богу») полон иронических цитат и перифраз из стихов Плещеева (см. стр. 202-203). Великолепно вскрыты расплывчатость идеологии, штампованность образов и фразеологии этого поэта. Добролюбов выступил против «грусти бессилия» и туманных элегических призывов к борьбе с неопределенным «злом», характерных для Плещеева той поры. Но своих пародий на Плещеева Добролюбов не напечатал, видимо ценя прошлую деятельность Плещеева — автора «русской Марсельезы» («Вперед без страха и сомненья»), петрашевца, только что освобожденного тогда из многолетней тяжелой ссылки, сотрудника «Современника», с симпатией относившегося к молодому поколению. Как видно из рецензии Добролюбова на стихотворения Плещеева, Добролюбов стремился влиять на Плещеева и надеялся революционизировать его сознание и его творчество.
В «Свистке» была опубликована другая разработка той же темы («Рыцарь без страха и упрека»). К удивлению, это второе стихотворение задевает уже не Плещеева, а Некрасова, пародируя его «Последние элегии» (см. примеч. на стр. 213-214).
Это выступление, конечно, не против творчества Некрасова вообще, но против одного мотива некрасовского творчества — мотива жалоб и самобичеваний «лишнего человека», «рыцаря на час». Такое выступление не должно нас удивлять. Ленин говорит о Некрасове: «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского».[6]
Некрасов был идеологическим соратником и поэтическим учителем Добролюбова; тем не менее Добролюбов умел встречать словами сурового осуждения проявления «колебаний» и «слабости» великого поэта.Вторым существенным направлением сатирической деятельности Добролюбова была борьба с реакционно-шовинистической монархической печатью. В «Свистке» она осуществлялась опять-таки в значительной степени в форме стихотворных пародий. Но здесь приходилось быть осторожнее, так как не «поэтические мотивы», которые разрабатывались апологетами самодержавия, находились под бдительной защитой цензуры. На помощь приходит «эзопов язык».