Не полюбить бы этот дом чужой,где звук чужой пеняет без утайкипришельцу, что ещё он не ушёл:де, странник должен странствовать, не так ли?Иль полюбить чужие дом и звук:уменьшиться, привадиться, втесаться,стать приживалой сущего вокруг,своё — прогнать и при чужом остаться?Вокруг — весны разор и красота,сырой песок, ведущий в Териоки.Жилец корпит и пишет: та-та-та, —диктант насильный заточая в строки.Всю ночь он слышит сильный звук чужой:то измышленья прежних постояльцев,пока в окне неистощим ожог,снуют, отбившись от умов и пальцев.Но кто здесь жил, чей сбивчивый мотивзабыт иль за ненадобностью брошен?Непосвященный слушатель молчит.Он дик, смешон, давно ль он ел — не спрошен.Длиннее звук, чем маленькая тьма.Затворник болен, но ему не вновевходить в чужие звуки и домадля исполненья их капризной воли.Он раболепен и душой кривит.Составленный вчерне из многоточья,к утру готов бесформенный клавири в стройные преобразован клочья.Покинет гость чужие дом и звук,чтоб никогда сюда не возвращатьсяи тосковать о распре музык двух.Где — он не скажет. Где-то возле счастья.
«Всех обожаний бедствие огромно…»
Всех обожаний бедствие огромно.И не совпасть, и связи не прервать.Так навсегда, что даже у надгробья, —потупившись, не смея быть при Вас, —изъявленную внятно, но не грознонадземную приемлю неприязнь.При веяньях залива, при закатестою, как нищий, согнанный с крыльца.Но это лишь усмешка, не проклятье.Крест благородней, чем чугун креста.Ирония — избранников занятье.Туманна окончательность конца.