Читаем Стихотворения полностью

Стихотворения

ПОРТРЕТ[*]

1Воспоминаний рой, как мошек туча,Вокруг меня снует с недавних пор.Из их толпы цветистой и летучейСоставить мог бы целый я обзор,Но приведу пока один лишь случай;Рассудку он имел наперекорНа жизнь мою немалое влиянье —Так пусть другим послужит в назиданье...2Известно, нет событий без следа:Прошедшее, прискорбно или мило,Ни личностям доселе никогда,Ни нациям с рук даром не сходило.Тому теперь,— но вычислять годаЯ не горазд — я думаю, мне былоОдиннадцать или двенадцать лет —С тех пор успел перемениться свет.3Подумать можно: протекло лет со сто,Так повернулось старое вверх дном.А в сущности, все совершилось просто,Так просто, что — но дело не о том!У самого Аничковского мостаБольшой тогда мы занимали дом:Он был — никто не усумнится в этом,—Как прочие, окрашен желтым цветом.4Заметил я, что желтый этот цветОсобенно льстит сердцу патриота;Обмазать вохрой дом иль лазаретНеодолима русского охота;Начальство также в этом с давних летБлагонамеренное видит что-то,И вохрятся в губерниях сплечаПалаты, храм, острог и каланча.5Ревенный цвет и линия прямая —Вот идеал изящества для нас.Наследники Батыя и Мамая,Командовать мы приучили глазИ, площади за степи принимая,Хотим глядеть из Тулы в Арзамас.Прекрасное искать мы любим в пошлом —Не так о том судили в веке прошлом.6В своем дому любил аристократКапризные изгибы и уступы,Убранный медальонами фасад,С гирляндами колонн ненужных купы,На крыше ваз или амуров ряд,На воротах причудливые группы.Перенимать с недавних стали порУ дедов мы весь этот милый вздор.7В мои ж года хорошим было тономКазарменному вкусу подражать,И четырем или осьми колоннамВменялось в долг шеренгою торчатьПод неизбежным греческим фронтоном.Во Франции такую благодатьЗавел, в свой век воинственных плебеев,Наполеон,— в России ж Аракчеев.8Таков и наш фасад был; но внутриХарактер свой прошедшего столетьяДом сохранил. Покоя два иль триМогли б восторга вызвать междометьеУ знатока. Из бронзы фонариВ сенях висели, и любил смотреть я,Хоть был тогда в искусстве не толков,На лепку стен и форму потолков.9Родителей своих я видел мало;Отец был занят; братьев и сестерЯ не знавал; мать много выезжала;Ворчали вечно тетки; с ранних порПривык один бродить я в зал из залаИ населять мечтами их простор.Так подвиги, достойные романа,Воображать себе я начал рано.10Действительность, напротив, мне былаОт малых лет несносна и противна.Жизнь, как она вокруг меня текла,Все в той же прозе движась беспрерывно,Все, что зовут серьезные дела,—Я ненавидел с детства инстинктивно.Не говорю, чтоб в этом был я прав,Но, видно, так уж мой сложился нрав.11Цветы у нас стояли в разных залах:Желтофиолей много золотыхИ много гиацинтов, синих, алых,И палевых, и бледно-голубых;И я, миров искатель небывалых,Любил вникать в благоуханье их,И в каждом запах индивидуальныйМне музыкой как будто веял дальнoй.12В иные ж дни, прервав мечтаний сон,Случалось мне очнуться, в удивленье,С цветком в руке. Как мной был сорван он —Не помнил я; но в чудные виденьяБыл запахом его я погружен.Так превращало мне воображеньеВ волшебный мир наш скучный старый дом —А жизнь меж тем шла прежним чередом.13Предметы те ж, зимою, как и летом,Реальный мир являл моим глазам:Учителя ходили по билетамВсе те ж ко мне; порхал по четвергамТанцмейстер, весь пропитанный балетом,Со скрипкою пискливой, и мне самМой гувернер в назначенные срокиПреподавал латинские уроки.14Он немец был от головы до ног,Учен, серьезен, очень аккуратен,Всегда к себе неумолимо строгИ не терпел на мне чернильных пятен.Но, признаюсь, его глубокий слогБыл для меня отчасти непонятен,Особенно когда он объяснял,Что разуметь под словом “идеал”.15Любезен был ему Страбон и Плиний,Горация он знал до тошнотыИ, что у нас так редко видишь ныне,Высоко чтил художества цветы,Причем закон волнообразных линийМне поставлял условьем красоты,А чтоб система не пропала праздно,Он сам и ел и пил волнообразно.16Достоинством проникнутый всегда,Он формою был много озабочен,“Das Formlose[22] — о, это есть беда!”—Он повторял и обижался очень,Когда себе кто не давал трудаИль не умел в формальностях быть точен;А красоты классической печатьНаглядно мне давал он изучать.17Он говорил: “Смотрите, для примераЯ несколько приму античных поз:Вот так стоит Милосская Венера;Так очертанье Вакха создалось;Вот этак Зевс описан у Гомера;Вот понят как Праксителем Эрос,А вот теперь я Аполлоном стану” —И походил тогда на обезьяну.18Я думаю, поймешь, читатель, ты,Что вряд ли мог я этим быть доволен,Тем более что чувством красотыЯ от природы не был обездолен;Но у кого все средства отняты,Тот слышит звон, не видя колоколен;А слова я хотя не понимал,Но чуялся иной мне “идеал”.19И я душой искал его пытливо —Hо что найти вокруг себя я мог?Старухи тетки не были красивы,Величествен мой не был педагог —И потому мне кажется не диво,Что типами их лиц я пренебрег,И на одной из стен большого залаТип красоты мечта моя сыскала.20То молодой был женщины портрет,В грацьозной позе. Несколько поблек он,Иль, может быть, показывал так светСквозь кружевные занавесы окон.Грудь украшал ей розовый букет,Напудренный на плечи падал локон,И, полный роз, передник из тафтыЗа кончики несли ее персты.21Иные скажут: Живопись упадка!Условная, пустая красота!Быть может, так; но каждая в ней складкаМне нравилась, а тонкая чертаМой юный ум дразнила как загадка:Казалось мне, лукавые уста,Назло глазам, исполненным печали,Свои края чуть-чуть приподымали.22И странно то, что было в каждый часВ ее лице иное выраженье;Таких оттенков множество не разПодсматривал в один и тот же день я:Менялся цвет неуловимый глаз,Менялось уст неясное значенье,И выражал поочередно взорКокетство, ласку, просьбу иль укор.23Ее судьбы не знаю я поныне:Была ль маркиза юная она,Погибшая, увы, на гильотине?Иль, в Питере блестящем рождена,При матушке цвела Екатерине,Играла в ломбр, приветна и умна,И средь огней потемкинского балаКак солнце всех красою побеждала?24Oб этом я не спрашивал тогдаИ важную на то имел причину:Преодолеть я тайного стыдаНикак не мог — теперь его откину;Могу, увы, признаться без труда,Что по уши влюбился я в картину,Так, что страдала несколько латынь;Уж кто влюблен, тот мудрость лучше кинь.25Наставник мой был мною недоволен,Его чело стал омрачать туман;Он говорил, что я ничем не болен,Что это лень и что “wer will, der kann!”[23].На этот счет он был многоглаголенИ повторял, что нам рассудок дан,Дабы собой мы все владели болеИ управлять, учились нашей волей.26Был, кажется, поклонник Канта он,Но этот раз забыл его ученье,Что “Ding an sich”[24], лишь только воплощен,Лишается свободного хотенья;Я ж скоро был к той вере приведен,Что наша воля плод предназначенья,Зане я тщетно, сколько ни потел,Хотел хотеть иное, чем хотел.27В грамматике, на место скучных правил,Мне виделся все тот же милый лик;Без счету мне нули наставник ставил,—Их получать я, наконец, привык,Прилежностью себя я не прославилИ лишь поздней добился и постиг,В чем состоят спряжения красоты.О классицизм, даешься не легко ты!28Все ж из меня не вышел реалист —Да извинит мне Стасюлевич это!Недаром свой мне посвящала свистУж не одна реальная газета.Я ж незлобив: пусть виноградный листПрикроет им небрежность туалетаИ пусть Зевес, чья сила велика,Их русского сподобит языка!29Да, классик я — но до известной меры:Я б не хотел, чтоб почерком пераПрисуждены все были землемеры,Механики, купцы, кондуктораВиргилия долбить или Гомера;Избави бог! Не та теперь пора;Для разных нужд и выгод матерьяльныхЖелаю нам поболе школ реальных.30Но я скажу: не паровозов дымИ не реторты движут просвещенье —Свою к нему способность изощримЛишь строгой мы гимнастикой мышленья,И мне сдается: прав мой омоним,Что классицизму дал он предпочтенье,Которого так прочно тяжкий плугВзрывает новь под семена наук.31Все дело в мере. Впрочем, от предметаОтвлекся я — вернусь к нему опять:Те колебанья в линиях портретаПотребностью мне стало изучать.Ребячество, конечно, было это,Но всякий вечер я, ложася спать,Все думал: как по минованье ночиМой встретят взор изменчивые очи?32Меня влекла их странная краса,Как путника студеный ключ в пустыне.Вставал я в семь, а ровно в два часа,Отдав сполна дань скуке и латыне,Благословлял усердно небеса.Обедали в то время в половинеЧетвертого. В час этот, в январе,Уж сумерки бывают на дворе.33И всякий день, собрав мои тетради,Умывши руки, пыль с воротничкаСмахнув платком, вихры свои пригладяИ совершив два или три прыжка,Я шел к портрету наблюдений ради;Само собой, я шел исподтишка,Как будто вовсе не было мне дела,Как на меня красавица глядела.34Тогда пустой почти был темен зал,Но беглый свет горящего каминаНа потолке расписанном дрожалИ на стене, где виделась картина;Ручной орган на улице играл;То, кажется, Моцарта каватинаВсегда в ту пору пела свой мотив,И слушал я, взор в живопись вперив.35Мне чудилось в тех звуках толкованьеИ тайный ключ к загадочным чертам;Росло души неясное желанье,Со счастьем грусть мешалась пополам;То юности платил, должно быть, дань я.Чего хотел, не понимал я сам,Но что-то вслух уста мои шептали,Пока меня к столу не призывали.36И, впечатленья дум моих храня,Я нехотя глотал тарелку супа;С усмешкой все глядели на меня,Мое лицо, должно быть, было глупо.Застенчивей стал день я ото дня,Смотрел на всех рассеянно и тупо,И на себя родителей упрекНе раз своей неловкостью навлек.37Но было мне страшней всего на свете,Чтоб из больших случайно кто-нибудьЗаговорить не вздумал о портретеИль, хоть слегка, при мне упомянуть.От мысли той (смешны бывают дети!)Уж я краснел, моя сжималась грудь,И казни б я подвергся уголовной,Чтоб не открыть любви моей греховной.38Мне памятно еще до этих пор,Какие я выдумывал уловки,Чтоб изменить искусно разговор,Когда предметы делались неловки;А прошлый век, Екатеринин двор,Роброны, пудра, фижмы иль шнуровки,И даже сам Державин, автор од,Уж издали меня бросали в пот.39Читатель мой, скажи, ты был ли молод?Не всякому известен сей недуг.Пора, когда любви нас мучит голод,Для многих есть не более как звук;Нам на Руси любить мешает холодИ, сверх того, за службой недосуг:Немногие у нас родятся наги —Большая часть в мундире и при шпаге.40Но если, свет увидя между нас,Ты редкое являешь исключеньеИ не совсем огонь в тебе погасТех дней, когда нам новы впечатленья,Быть может, ты поймешь, как в первый разОн озарил мое уединенье,Как с каждым днем он разгорался вновьИ как свою лелеял я любовь.41Была пора то дерзостных догадок,Когда кипит вопросами наш ум;Когда для нас мучителен и сладокБывает платья шелкового шум;Когда души смущенной беспорядокНам не дает смирить прибоя думИ, без руля волнами их несомы,Мы взором ищем берег незнакомый.42О, чудное мерцанье тех времен,Где мы себя еще не понимаем!О, дни, когда, раскрывши лексикон,Мы от иного слова замираем!О, трепет чувств, случайностью рожден!Душистый цвет, плодом незаменяем!Тревожной жизни первая веха:Бред чистоты с предвкусием греха!43Внимал его я голосу послушно,Как лепетанью веющего сна...В среде сухой, придирчивой и душнойМне стало вдруг казаться, что онаК моей любви не вовсе равнодушнаИ без насмешки смотрит с полотна;И вскоре я в том новом выраженьеУчастие прочел и ободренье.44Мне взор ее, казалось, говорил:“Не унывай, крепись, настало время —У нас с тобой теперь довольно сил,Чтоб наших пут обоим скинуть бремя;Меня к холсту художник пригвоздил,Ты ж за ребенка почитаем всеми,Тебя гнетут — но ты уже большой,Давно тебя постигла я душой!45Тебе дано мне оказать услугу,Пойми меня — на помощь я зову!Хочу тебе довериться как другу:Я не портрет, я мыслю и живу!В своих ты снах искал во мне подругу —Ее найти ты можешь наяву!Меня добыть тебе не трудно с бою —Лишь доверши начатое тобою!”46Два целых дня ходил я как в чадуИ спрашивал себя в недоуменье:“Как средство я спасти ее найду?Откуда взять возможность и уменье?”Так иногда лежащего в бредуЗадачи темной мучит разрешенье.Я повторял: “Спасу ее — но как?О, если б дать она могла мне знак!”47И в сумерки, в тот самый час заветный,Когда шарманка пела под окном,Я в зал пустой прокрался неприметно,Чтобы мечтать о подвиге моем.Но голову ломал себе я тщетноИ был готов ударить в стену лбом,Как юного воображенья силаНежданно мне задачу разрешила.48При отблеске каминного огняКартина как-то задрожала в раме,Сперва взглянула словно на меняМолящими и влажными глазами,Потом, ресницы медленно склоня,Свой взор на шкаф с узорными часамиНаправила. Взор говорил: “Смотри!”Часы тогда показывали: три.49Я понял все. Средь шума дня не смелаОдеться в плоть и кровь ее краса,Но ночью — о, тогда другое дело!В ночной тени возможны чудеса!И на часы затем она глядела,Чтоб этой ночью, ровно в три часа,Когда весь дом покоится в молчанье,Я к ней пришел на тайное свиданье.50Да, это так, сомнений боле нет!Моей любви могущество без грани!Коль захочу, я вызову на свет,Что так давно мне видится в тумане!Но только ночью оживет портрет —Как я о том не догадался ране?!И сладостно и жутко стало мне,И бегали мурашки по спине.51Остаток дня провел я благонравно,Приготовлял глаголы, не тужа,Долбил предлоги и зубрил исправно,Какого каждый просит падежа;Когда ходил, ступал легко и плавно,Расположеньем старших дорожа,И вообще старался в этот день яНе возбудить чем-либо подозренья.52Сидели гости вечером у нас,Я должен был, по принятой системе,Быть налицо. Прескучная веласьМеж них беседа, и меня как бремяОна гнела. Настал насилу часИдти мне спать. Простившися со всеми,Я радостно отправился домой —Мой педагог последовал за мной.53Я тотчас лег и, будто утомленный,Закрыл глаза, но долго он ходилПред зеркалом, наморща лоб ученый,И свой вакштаф торжественно курил;Но наконец снял фрак и панталоны,В постелю влез и свечку погасил.Должно быть, он заснул довольно сладко,Меня ж трясла и била лихорадка.54Но время шло, и вот гостям пораНастала разъезжаться. Понял этоЯ из того, что стали кучераВозиться у подъезда; струйки светаНа потолке забегали; с двораПоследняя отъехала карета,И в доме стихло все. Свиданья ж срок —Читатель помнит — был еще далек.55Теперь я должен — но не знаю, право,Как оправдать себя во мненье дам?На их участье потерял я право,На милость их судьбу свою отдам!Да, добрая моя страдает слава:Как вышло то — не понимаю сам,—Но, в ожиданье сладостного срока,Я вдруг заснул постыдно и глубоко.56Что видел я в том недостойном сне,Моя лишь смутно память сохранила,Но что ж могло иное сниться мне,Как не она, кем сердце полно было?Уставшая скучать на полотне,Она меня забвением корила,И стала совесть так моя тяжка,Что я проснулся, словно от толчка.57В раскаянье, в испуге и в смятенье,Рукой неверной спичку я зажег;Предметов вдруг зашевелились тени,Но, к счастью, спал мой крепко педагог;Я в радостном увидел удивленье,Что не прошел назначенный мне срок:До трех часов — оно, конечно, мало —Пяти минут еще недоставало.58И поспешил скорей одеться я,Чтоб искупить поступок непохвальный;Держа свечу, дыханье притая,Тихонько вышел я из нашей спальной;Но голова кружилася моя,И сердца стук мне слышался буквально,Пока я шел чрез длинный комнат ряд,На зеркала бояся бросить взгляд.59Знал хорошо я все покои дома,Но в непривычной тишине ночнойМне все теперь казалось незнакомо;Мой шаг звучал как будто бы чужой,И странно так от тени переломыПо сторонам и прямо надо мнойТо стлалися, то на стену всползали —Стараясь их не видеть, шел я дале.60И вот уже та роковая дверь —Единый шаг — судьба моя решится,—Но что-то вдруг нежданное теперьЗаставило меня остановиться.Читатель-друг, ты верь или не верь —Мне слышалось: “Не лучше ль воротиться?Ты не таким из двери выйдешь той,Каким войдешь с невинной простотой”.61То ангела ль хранителя был голос?Иль тайный страх мне на ухо шептал?Но с oпасеньем страсть моя боролась,А ложный стыд желанье подстрекал.“Нет!— я решил — и на затылке волосМой поднялся,— прийти я обещал!Какое там ни встречу испытанье,Мне честь велит исполнить обещанье!”62И повернул неверною рукоюЗамковую я ручку. ОтвориласьБез шума дверь: был сумрачен покой,Но бледное сиянье в нем струилось;Хрустальной люстры отблеск голубойМерцал в тени, и тихо шевелиласьПодвесок цепь, напоминая мнеИгру росы на листьях при луне.63И был ли то обман воображеньяИль истина — по залу пронеслосьКак свежести какой-то дуновенье,И запах мне почувствовался роз.Чудесного я понял приближенье,По телу легкий пробежал мороз,Но превозмог я скоро слабость этуИ подошел с решимостью к портрету.64Он весь сиял, как будто от луны;Малейшие подробности одежды,Черты лица все были мне видны,И томно так приподымались вежды,И так глаза казалися полныЛюбви и слез, и грусти и надежды,Таким горели сдержанным огнем,Как я еще не видывал их днем.65Мой страх исчез. Мучительно-приятноС томящей негой жгучая тоскаВо мне в один оттенок непонятныйСмешалася. Нет в мире языкаТо ощущенье передать; невнятноМне слышался как зов издалека,Мне словно мир провиделся надзвездный —И чуялась как будто близость бездны.66И думал я: нет, то была не ложь,Когда любить меня ты обещала!Ты для меня сегодня оживешь —Я здесь — я жду — за чем же дело стало?Я взор ее ловил — и снова дрожь,Но дрожь любви, по жилам пробегала,И ревности огонь, бог весть к кому,Понятен стал безумью моему.67Возможно ль? как? Недвижна ты доселе?Иль взоров я твоих не понимал?Иль, чтобы мне довериться на деле,Тебе кажусь ничтожен я и мал?Иль я ребенок? Боже! Иль ужелиТвою любовь другой себе стяжал?Кто он? когда? и по какому праву?Пускай придет со мною на расправу!68Так проходил, средь явственного сна,Все муки я сердечного пожара...О бог любви! Ты молод, как весна,Твои ж пути как мирозданье стары!Но вот как будто дрогнула стена,Раздался шип — и мерных три удара,В ночной тиши отчетисто звеня,Взглянуть назад заставили меня.69И их еще не замерло дрожанье,Как изменился вдруг покоя вид:Исчезли ночь и лунное сиянье,Зажглися люстры; блеском весь облит,Казалось, вновь, для бала иль собранья,Старинный зал сверкает и горит,И было в нем — я видеть мог свободно —Всe так свежо и вместе старомодно.70Воскресшие убранство и красуМинувших дней узнал я пред собою;Мой пульс стучал, как будто бы несуЯ кузницу в груди; в ушах с прибоюШумела кровь; так в молодом лесуПернатых гам нам слышится весною;Так пчел рои, шмелям гудящим в лад,В июльский зной над гречкою жужжат.71Что ж это? сон? и я лежу в постеле?Но нет, вот раму щупает рука —Я точно здесь — вот ясно проскрипелиНа улице полозья... С потолкаПосыпалася известь; вот в панелиКак будто что-то треснуло слегка...Вот словно шелком вдруг зашелестило...Я поднял взор — и дух мне захватило.72Все в том же положении, онаТеперь почти от грунта отделялась;Уж грудь ее, свечьми озарена,По временам заметно подымалась;Но отрешить себя от полотнаОна вотще как будто бы старалась,И ясно мне все говорило в ней:О, захоти, о, захоти сильней!73Все, что я мог сосредоточить воли,Все на нее теперь я устремил —Мой страстный взор живил ее все боле,И видимо ей прибавлялось сил;Уже одежда зыблилась, как в полеПод легким ветром зыблется ковыль,И все слышней ее шуршали волны,И вздрагивал цветов передник полный.74“Еще, еще! хоти еще сильней!”—Так влажные глаза мне говорили;И я хотел всей страстию моей —И от моих, казалося, усилийСвободнее все делалося ей —И вдруг персты передник упустили —И ворох роз, покоившийся в нем,К моим ногам посыпался дождем.75Движеньем плавным платье расправляя,Она сошла из рамы на паркет;С террасы в сад, дышать цветами мая,Так девушка в шестнадцать сходит лет;Но я стоял, еще не понимая,Она ли то передо мной иль нет,Стоял, немой от счастья и испуга —И молча мы смотрели друг на друга.76Когда бы я гвардейский был гусарИли хотя полковник инженерный,Искусно б мой я выразил ей жарИ комплимент сказал бы ей примерный;Но не дан был развязности мне дар,И стало так неловко мне и скверно,Что я не знал, стоять или шагнуть,А долг велел мне сделать что-нибудь.77И, мой урок припомня танцевальный,Я для поклона сделал два шага;Потом взял вбок; легко и натуральноПримкнулась к левой правая нога,Отвисли обе руки вертикально,И я пред ней согнулся как дуга.Она ж, как скоро выпрямил я тело,Насмешливо мне до полу присела.78Но между нас, теперь я убежден,Происходило недоразуменье,И мой она классический поклон,Как видно, приняла за приглашеньеС ней танцевать. Я был тем удивлен,Но вывести ее из заблужденьяМешала мне застенчивость моя,И руку ей, конфузясь, подал я.79Тут тихо, тихо, словно издалека,Послышался старинный менуэт:Под говор струй так шелестит осока,Или, когда вечерний меркнет свет,Хрущи, кружась над липами высоко,Поют весне немолчный свой привет,И чудятся нам в шуме их полетаИ вьолончеля звуки и фагота.80И вот, держася за руки едва,В приличном друг от друга расстоянье,Под музыку мы двинулись сперва,На цыпочках, в торжественном молчанье.Но, сделавши со мною тура два,Она вдруг стала, словно в ожиданье,И вырвался из свежих уст еяВеселый смех, как рокот соловья.81Поступком сим обиженный немало,Я взор склонил, достоинство храня,“О, не сердись, мой друг,— она сказала,—И не кори за ветреность меня!Мне так смешно! Поверь, я не встречалаTаких, как ты, до нынешнего дня!Ужель пылал ты страстью неземноюЛишь для того, чтоб танцевать со мною?”82Что отвечать на это — я не знал,Но стало мне невыразимо больно:Чего ж ей надо? В чем я оплошал?И отчего она мной недовольна?Не по ее ль я воле танцевал?Так что же тут смешного? И невольноЗаплакал я, ища напрасно слов,И ненавидеть был ее готов.83Вся кровь во мне кипела, негодуя,Но вот нежданно, в этот самый миг,Меня коснулось пламя поцелуя,К моей щеке ее примкнулся лик;Мне слышалось: “Не плачь, тебя люблю я!”Неведомый восторг меня проник,Я обмер весь — она же, с лаской нежной,Меня к груди прижала белоснежной.84Мои смешались мысли. Но не вдругЛишился я рассудка и сознанья:Я ощущал объятья нежных рукИ юных плеч живое прикасанье;Мне сладостен казался мой недуг,Приятно было жизни замиранье,И медленно, блаженством опьянен,Я погрузился в обморок иль сон...85Не помню, как я в этом самом залеПришел в себя — но было уж светло;Лежал я на диване; хлопоталиВокруг меня родные; тяжелоДышалось мне, бессвязные блуждалиПонятья врозь; меня — то жаром жгло,То вздрагивал я, словно от морозу,—Поблекшую рука сжимала розу...86Свиданья был то несомненный след —Я вспомнил ночь — забилось сердце шибко,Украдкою взглянул я на портрет:Вкруг уст как будто зыблилась улыбка,Казался смят слегка ее букет,Но стан уже не шевелился гибкий,И полный роз передник из тафтыДержали вновь недвижные персты.87Меж тем родные — слышу их как нынe —Вопрос решали: чем я занемог?Мать думала — то корь. На скарлатинеНастаивали тетки. ПедагогС врачом упорно спорил по-латыне,И в толках их, как я расслышать мог,Два выраженья часто повторялись:Somnambulus и febris cerebralis...[25]

Зима 1872-oсень 1873

Перейти на страницу: