Не будь она моя!
1996
А. Сопровский
Социализм, Москва, кинотеатр,
Где мы с Сопровским молоды и пьяны.
Свет гаснет, первый хроникальный кадр —
Мажор с экрана.
В Ханое – труд, в Софии – перепляс,
Трус, мор и глад – в Нью-Йорке.
А здесь последний свет погас —
Сопровский, я и “три семерки”.
Мы шли на импортный дурман,
Помноженный на русский градус.
Но мой дружок мертвецки пьян —
Ему не в радость.
Огромные закрытые глаза.
Шпана во мраке шутки шутит.
Давай-ка, пробуждайся, спать нельзя —
Смотри, какую невидаль нам крутят:
Слепой играет аккордеонист
И с пулей в животе походкой шаткой
Выходит, сквернословя, террорист
Во двор, мощенный мощною брусчаткой.
Неряха, вундеркинд, гордец,
Исчадье книжной доблести и сплина,
Ты – сеятель причин и следствий жнец,
Но есть и на тебя причина.
Будь начеку, отчисленный студент.
Тебя, мой друг большеголовый,
Берет на карандаш – я думал, мент,
А вышло – ангел участковый.
1997
идет по улице изгой
для пущей важности с серьгой
впустую труженик позора
стоял на перекрестке лет
три цвета есть у светофора
но голубого цвета нет
а я живу себе покуда
художником от слова худо
брожу ль туда-сюда при этом
сижу ль меж юношей с приветом
никак к ней к смерти не привыкнешь
все над каким-то златом чахнешь
умрешь как миленький не пикнешь
ну разве из приличья ахнешь
умри себе как все ребята
и к восхищению родни
о местонахожденьи злата
агонизируя сболтни
1997
Так любить – что в лицо не узнать,
И проснуться от шума трамвая.
Ты жена мне, сестра или мать,
С кем я шел вдоль околицы рая?
Слышишь, ходит по кругу гроза —
Так и надо мне, так мне и надо!
Видишь, вновь закрываю глаза,
Увлекаемый в сторону ада.
Заурядны приметы его:
Есть завод, проходная, Кузьминки,
Шум трамвая, но прежде всего —
По утраченной жизни поминки.
За столом причитанья и смех,
И под утро не в жилу старшому
Всех вести на обоссанный снег
И уже добивать по-простому
Оставайся со мной до конца,
Улыбнись мне глазами сухими,
Обернись, я не помню лица,
Назови свое прежнее имя.
1997
Баратынский, Вяземский, Фет и проч.
И валяй цитируй, когда не лень.
Смерть – одни утверждают – сплошная ночь,
А другие божатся, что Юрьев день.
В настоящее время близка зима.
В Новый год плесну себе коньячку.
Пусть я в общем и целом – мешок дерьма,
Мне еще не скучно хватить снежку
Или встретиться с зеркалом: сколько лет,
Сколько зим мы знакомы, питомец муз!
Ну решайся, тебе уже много лет,
А боишься выбрать даже арбуз.
Семь ноль-ноль. Пробуждается в аккурат
Трудодень, человекоконь гужевой.
Каждый сам себе отопри свой ад,
Словно дверцу шкафчика в душевой.
1997