Не похоже на правду, собственно говоря. А между тем — всё правда в моем фельетоне[1]. Происходило описанное девятого сентября Тысяча девятьсот двадцать первого года, в городе Бостоне, В великой северо-американской демократии. Друзья, когда кто из эсеров или меньшевист — ской братии Закатит вам на митинге "демократическую" истерику, Пошлите его в… Америку!
"ВЛАДИМИРКА"
"Н-но!.. Туда же, брыкаться… Нашлась недотрога!"… Туго врезалась в твердую землю соха. "Здравствуй, дядя! Гляжу я: земля не плоха", "Да крепка. Утоптали. Была ведь дорога. Слышь, в Сибирь, значит, гнали по ней в старину… Эй, ты, н-ну, Шевелись, сухопарая!"… Борозда к борозде… Ком ложится на ком… Кто узнал бы тебя нынче в виде таком, Роковая путина, "Владимирка старая"?! Брат мой, пахарь! Погибших бойцов помяни. Окруженные серым, суровым конвоем, Пыльной летней порой — под мучительным зноем, Хмурой осенью — в тускло-ненастные дни, И студеной зимой — в ночи темные, вьюжные, Кандалами гремя, испитые, недужные, По "Владимирке старой" шагали они. Не склоняя голов непокорных, Не смыкая усталых и скорбных очей, Мимо жалких лачуг, покосившихся, черных, Мимо пышных усадеб своих палачей, Подло-мстительной царской покараны карой, В рудники за бойцом посылавшей бойца, Шли они — без конца, без конца, без конца — По "Владимирке старой!" Сколько скорбных, невидимых нами теней, Может быть, в это время проходят по ней И дивятся на новые яркие всходы! Пахарь! Празднуя праздник труда и свободы, Не забудь благодарной слезой помянуть Всех, кто в оные, злые, проклятые годы Ради нас проходил этот жертвенный путь!