Если это конец, если мы умрем,Если гибель постигнет нас, —Пусть останется людям в века и в векаНесложный этот рассказ.Как бутылку в море, в крушенья часСуеверно бросал мореход,Чтобы весть о погибших на землю дошлаИз пропасти синих вод.Так моей неумелой водят рукойТе, что темней меня,Чтобы повесть об этих горячих годахДошла до другого дня.<Апрель 1921>
Казнь
За то, что ждали знаков и чудесИ думали, что кто-нибудь воскрес,За то, что нас смутил внезапный страх,За то, что мы рассеялись как прах,За то, что — маловерны и темны, —Не ступим за черту обещанной страны,За то, что мы роптали день за днем, —Свершится казнь: в пустыне мы умрем.<11 мая 1921>
Фарфоровый сын
Пойду я в магазин Корнилова на Невском,Куплю себе совсем другого сына.Не черноглазого, не разлетайку,Не болтуна, не шалуна такого,А пастушка в фарфоровом беретеИ с маленькой игрушечною флейтой.Уж он не станет разливать чернилаНа рукописи, на мои тетради.Без позволения не будет никогда искать картинокНи в Брюсове, ни в Белом, ни в Петрарке.Играть в подземную железную дорогуПод креслом у меня — он верно не захочет.Когда я доскажу шестую сказку,Он не потребует: «Теперь еще раз».Нет, никогда! На письменном столеСидеть он будет чинно, тихо, тихо,Играть один на молчаливой флейтеИ, только иногда, негромко спросит: «Мама,Ты кончила работать? Что, можно целоваться?»<15 мая 1921>
«Еще слова ленивый торг ведут…»
Еще слова ленивый торг ведут,Закономерно медленны и вязки.Еще заканчиваем скучный трудНеотвратимой, тягостной развязки.Еще живем, как будто бы, одним.Еще на час с мучительною больюДыханьем теплым, может, оживимПоследние и черные уголья.Но чувствую — перестаем любить.Перестаем, еще немного рано.Все кончится. И даже, может быть,В День Воскресенья Мертвых — я не встану.<27 мая 1921>