Стихотворения и поэмы

Запах овчарни в клетушку доносится.
Мокрые сети притащит рыбак,
Тени на гулкой стене перекосятся
Перед лучиной, вспугнувшею мрак.

В окнах горохом рассыпались звезды,
Пес твой залаял, степенный, бесхвостый.
И просыпаешься ты, хоть и ночь еще, —
В песню поток переходит рокочущий.

Полночь бормочет,
Жернов грохочет,
В строчке, зажженной
Мукой бессонной,
Дышит река, что на помощь пришла,
Пламенной песней с пера потекла…

Вот шелестит она, ширится вот…
У очага возникает, живет
И до скончанья веков не умрет, —
Славу ей даст благодарный народ.

Саба, Кремль и Горийская крепость

В Москве ждал я солнце…

Давид Гурамишвили

Старый мельник темноликий
Пишет книгу «Картлис чири».
Слышатся рыданья в книге,
Как в мирской бескрайней шири.

Вот — у Гори, в буре боя,
Над ордой иноязыкой,
Над турецкою ордою
Встал он — книжник наш великий.

А потом — отъезд из Гори.
Весь в пыли и прахе боя,
Саба мчался — бел от горя,
Словно облако седое.

Жизнь дымилась грудой пепла,
Шла как марево степное.
Солнце глаз от слез ослепло,
Росы высохли от зноя.

Он прошел моря и горы
И в скитаньях истомился,
В мире не найдя опоры,
У Кремля остановился.

Книгу нес он, как святыню,
Как Тамар-царица — церковь.
Как гремучий ключ в пустыне,
Речь отцов сберег он в сердце.

Дух могучий, в бездне бедствий
Рока ниспровергший иго,
И в твоей заблещет песне —
И бессмертной станет книга.

               * * *

Кудри, словно листья граба,
Оборвала вихрей ярость.
Ты сидишь над книгой Сабы,
И тебя настигла старость…

Веет холод ночи близкой.
Потухают дни глухие.
Меч твой — в крепости Горийской,
Саба — близ Кремля почиет.

Нет ни друга, ни отрады.
Глохнет жизнь — струя степная.
Лишь волною водопада
Бьет из сердца речь родная.

Удаляется, как искры,
Меркнет брег мирского моря,
Но в твоих последних мыслях
Брезжут — Кремль и крепость Гори.

Тень Сабы

Цвет юности моей увял от бега времени.

Изнемогла душа от тягостного бремени.

Саба-Сулхан Орбелиани

Запас рассказов за зиму разросся…
Им друг внимал, на мельницу придя.
Арагвы рокот из-за рощ донесся.
Пылал очаг, Давида осветя.

Ты двинул мельницу водой бессмертья.
Произнося творящие слова,—
Не ты ли сам, могучий, полн усердья,
Как водопад, ворочал жернова?

Ты мудрость вымысла средь мглы и гула
Познал в гремучем мельничном кругу.
Тень Сабы в памяти твоей мелькнула —
В Москве, в косматом северном снегу.

Сквозь вьюгу нес он спелые колосья,
Держал в руках снопы грузинских слов,
И сердце сказку зимнюю спаяло с ним,
С поборником, щитом страны отцов.

В его груди Арагва бушевала.
Как урожай, он поднял ношу слов,
И полы шубы вьюга развевала,—
Он шел в снегу — седой, как Саваоф.