Стихотворения и поэмы

Да полно, это явь иль сновиденье?
И кто здесь по-грузински может петь?
Он слушает в глубоком изумленье,
Встает, идет к калитке поглядеть.

Подтягивает голосом дрожащим,
Спешит калитку сада отворить.
И впрямь, как видно, счастьем настоящим
Судьба его решила подарить.

И видит — в облаке дорожной пыли
На убранных богато скакунах
Грузины едут. Сразу осадили
Коней, его увидев в воротах.

Гости

Он появленьем их был потрясен,
В их лица вглядывался: неужели?
Нет, не виденье это и не сон,—
Они к закату жизни подоспели!

Они должны б сегодня в Кременчуг,
Застиг их вечер посреди похода.
На миг заедут, хоть и недосуг…
И все двенадцать въехали в ворота.

От Картли дальний путь прошел Давид,
Им ныне светит путь его примерный.
Меж ними сын Ираклия сидит —
Отцовской воли исполнитель верный.

Они пришли в Россию, чтоб опять
Искать защиты гибнущей отчизне,
Чтобы с собратом северным связать
Свою судьбу навек во имя жизни.

Давид от умиленья слезы льет,
Совсем забыл, что стар он и недужен.
Жену и домочадцев он зовет,
Хлопочет, бегает, готовит ужин.

И украинские восходят звезды
Над яблонями. Летний вечер тих.
Колыша ветви, мягкий льется воздух,
И меч покоится под сенью их.

Расставанье

Еще до света гости пробудились
И на заре с Давидом распростились.

И звуки песни замерли вдали,
Как тихий дождь предутренний затихли.
Ушли — и всё, чем жил ты, унесли,
Всё, что сберег ты в сердце… не для них ли?

Ты рукопись им отдал, чтоб она
Пустила корни там — под отчим небом.
Ночь напролет ты просидел без сна,
Делясь с гостями мыслями, как хлебом.

И вот далекий конский топот стих,
И смолкла песня в утреннем тумане.
Но светит им в пути далеком их
Твоих следов немеркнущих сиянье.

Они за тенью паруса пойдут
По Каспию на пасмурном просторе,
Летя вперед… А ты остался тут,
Печальный мельник, старый стихотворец.

К воспоминаньям обратился ты,
Чредой встают десятилетья, живы…
И в книге жизни шелестят листы,
И звоном кос звенит ржаная нива.

Беседа Давида Гурамишвили со смертью

«Смерть! Приходи, дохни, миротворя,
Плоть глиняная охладиться рада.
Не дотянуть мне и до сентября,
Не видеть больше сбора винограда!

Как я источен жизнью — погляди.
В иссохших жилах — ветер, словно в трубах,
Гудит в ушах, гудит в моей груди.
Влей чистой влаги мне в кристальный кубок!

О мир-предатель, мир глухонемой,
Что дал ты мне? Как я тобой утешен?
Что мне сказать еще, родитель мой?
Теперь ты прах. Посторонись. Я грешен!

Прохладный вход передо мной отверст
Блаженного спасительного крова.
Псалтырь листая, пожелтел мой перст,
Глаза давно ослепли для земного.