Стихотворения и поэмы

Я петушок на спице,
негордый и незлой.
Мне спится и не спится
меж небом и землей.

О, как мелки отсюда,

с постыдной высоты,
все горя и все чуда,
обиды и мечты!

И зов твой с поворота

доходит до меня.
Но в механизме что-то
заело у меня.

Восходы и закаты

куда как хороши!
Испорченный локатор,
вращаюсь без души.

Вдыхаю гарь и копоть,

зло не считаю злом,
и где уж там захлопать
заржавленным крылом!

335. «Соседи утром выехали. Я…»

Соседи утром выехали. Я
не брезгую ничейностью жилья.

Стул, раскладушка, пепельница, — вот

достаточный для счастья обиход.

Кому уютец выхоленный, мне —

полузасохший кактус на окне.

Да синева трехстворчатая, да

портьерой незадутая звезда.

Да из-под ручки шариковой — вкось —

чернильное бессмертье на авось.

336—338. Три послания на Неву

1. Другу

Мы обменялись городами.
Не обманулись: плен на плен.
Мы наши судьбы скоротали.
Что делать? —
   Только встать с колен.

Такая малость — встать над бездной,

найти себя и город свой!
Сияет облако над бедной,
безумной нашей головой.

Опомниться… Еще не поздно,

еще не подло…
   Знаешь сам,
пока врагами не опознан,
безликим кажешься друзьям.

И нас убьют еще… Будь весел!

Не так, так эдак… Просто — будь!
Есть одиночество и ветер,
от рифмы к рифме крестный путь.

Кому еще нужны мы, кроме

любимых женщин по ночам?
А запах нашей трудной крови
щекочет ноздри палачам.

2. Высокой стае

Не все ли вам равно — суббота
ли, вторник, сколько вас и где? —
Четырехстенная свобода,
и при свече — как при звезде.

Уют сегодняшний изъеден

блокадной памятью…
   Явись
из пены благостынь и сплетен
готическая тяга ввысь!

Все выше лесенка, все уже,

и вот — как пó небу уже!
И тем крылатей ваши души,
чем злее камень на душе.

Пускай безденежье и насморк,

и с виду все как у людей, —
о стая лебедей!
   Прекрасно
отяжелевших лебедей…

Я тоже вскидываю руки,

но не лечу,
   а волочу
по темным улицам разлуки
крыло, пришитое к плечу.

3. Городу

Все будет позже…
   Я прохожий.
И я один в твоем саду.
Иду и — Господи ты Боже! —
пустой скамейки не найду.

С какою щедростью последней

колени женские слепят!
И разрастанье желтой сплетни
безличнее, чем листопад.

Лоснится лень, дурит беспечность,

сиротство комкает платок. —
Всех обесцвечивая,
   вечность
струит безумный холодок.

Простая, в сущности, простуда,

сырая формочка в руке.
Ни горя впереди, ни чуда
в толпе, ни выхода к реке!

Хожу садовыми кругами

с полуулыбочкой кривой, —
и листьев больше под ногами,
чем было их над головой.

339. Память