Стихотворения и поэмы

Дождем застилало долины,
а нас только брызги слепили.
Сгущенней, чем запах полыни,
был дух прибиваемой пыли.
И все через миг просыхало;
эпоху сменяла эпоха:
вселенная благоухала
от кашки до чертополоха.

Он выполнен был как загадан,

восторг ежедневного мира;
особенно перед закатом
в груди от восторга щемило:
он плыл, простираясь без края,
над нами, слепцами своими.
Горели кресты, не сгорая,
во славу его и во имя.

Большое согласное пенье

с вечерних земель поднималось…
Все наши с тобой откровенья —
такая пустячная малость!
Такая бессмертная милость —
мгновение наше любое!..

Уж лучше бы все это снилось,

а то — расставаться с тобою…

326. «Край отчий. Век трудный. Час легкий…»

Край отчий. Век трудный. Час легкий.
Я счастлив. Ты рядом. Нас двое.
Дай губы, дай мокрые щеки.
Будь вечно — женою, вдовою.

Старухой — когда-нибудь — вспомни:

так было, как не было позже. —
Друг милый. Луг нежный. Лес темный.
Звон дальний. Свет чудный. Мир Божий.

Остановись в потоке (1962–1968)

327. «В мире пахнет паленым…»

В мире пахнет паленым,
в мире жгут Человека.
Не возиться ж милльонам
с единицами века!

До того ли, голубчик,

в наше подлое время?
Даже лучше без лучших:
все равны перед всеми!

Ну, а правы ли, нет ли —

это старая песня.
Крутит мертвые петли
самолет в поднебесье.

Сквернословит планета,

отражаясь в бутылке.
Холодок пистолета
у нее на затылке.

328. «Оклеветан птенец вороной…»

Оклеветан птенец вороной.
Нету выдоха вдоху.
Как засушливый шелест песка за спиной —
ощущаю эпоху.
Как червивое бденье травы,
как ночного пространства чреватость.
Тяжелей воровства для ползучей молвы
эта наша крылатость.

Я не помню блистательней лба,

безупречней полета.
Ненасытна слепая пальба
из болота.

Плавно падает перышко; влепят и мне

оловянную порцию славы.
Все, кто спятить сумел в огнестрельной стране,
были правы.

Каково на прицеле кривом!

А эпоха по-русски
вытрет губы смазным рукавом
и приступит к закуске.

329. 30 мая 1960 года