Знайте, девушки, повисшие у меня на шее, как на хвостеЖеребца, мчащегося по миру громоздкими скачками:Я не люблю целующих меня в темноте,В камине полумрака вспыхивающих огоньками,Ведь если все целуются по заведенному обычаю,Складывая раковины губ, покаНе выползет влажная улитка языка,Вас, призываемых к новому от сегодня величию,По-новому знаменем держит моя рука.Вы, заламывающие, точно руки, тела свои, как пальцы, хрупкие,Вы, втискивающие в туннели моих пригоршен вагоны грудей,Исхрипевшиеся девушки, обронившие, точно листья, юбки,Неужели же вам мечталось, что вы будете совсем моей?!Нет! Не надо! Не стоит! Не верь ему!Распятому сотни раз на крестах девичьих тел!Он многих, о, многих, грубея, по-зверьемуСобой обессмертил — и сам помертвел.Но только одной отдавался он, ею вспенённый,Когда мир вечерел, надевая синие очки,Только ей, с ним единственной, нет! В нее влюблённый,Обезнадёженный вдруг, глядел в обуглившиеся зрачки.Вы, любовницы милые, не притворяйтесь, покорствуя,Вы, раздетые девушки, раскидавшие тело на диван!Когда ласка вдруг станет ненужной и черствою,Не говорите ему, что по-прежнему мил и желанн.Перестаньте кокетничать, вздыхать, изнывая, и охать, и,Замечтавшись, не сливайтесь с мутною пленкой ночей!На расцветшее поле развернувшейся похотиВыгоняйте проворней табуны страстей!Мне, запевшему прямо, быть измятым суждено пусть!Чу! По страшной равнине дней, как прибой,Надвигаются, катятся в меня, как в пропасть,Эти оползни девушек, выжатых мной!В этой жуткой лавине нет лиц и нет имени,Только платье, да плач, животы, да белье!Вы, трясущие грудями, как огромным выменем,Прославляйте, святите Имя Мое!
<1917>
Антиквар
Как антиквар седойСтаринной хрупкой вазой,Гордился целый год тобой,Любовь моя;Разглядывая твои полночи, ласки, фразы,Как антиквар следит изгибы и края.Я знаю: у других такие ж вазы были,Неподлинность их вмиг не я ли открывал?И как на старине налет священной пыли,Так над твоей душой твой серый глаз мерцал.Скупой,Как Гарпагон, я вскакивал с кроватиПроверить: правда ль я владелец вазы той,И память, как сундук, чтобы просчитать объятья,Я часто открывал среди низги ночной.Но ненависть твоя сквозь нежность проблеснула,И показалось мне, что взгляд не сер, а хмур,И вот я нахожу клеймо: «Иванов — Тула»На вазе из времен Петрарок и Лаур.