Притон. Накурено. Бутылки. Женщины. Вино. Кокаинисты с синяками у глаз. Эстетствующие господины с плохо вычищенными ногтями и дамочки, точно спущенные с цепочки Кузнецкого. Народу весьма и весьма много, но все одноцветные (с виду похожие, похожие один и одна на другого и другую. Словно томы собрания сочинения Брюсова в «Сирине»). Такое утомительное веселье, что спать хочется. Не то ветер, не то ночь стучит расцветающими белыми окнами. Да корни луны запутались в вермишели изысканных духов и растрепанных причесок. Ведь вот только что вошел вот этот самый господин, а уже оказывается, что он поэт, правда, мало известный, но очень неплохой. Конечно, никто всего этого не знает. Вообще никому ни до кого нет решительно никакого дела. Это совершенно очаровательно. Поэт озирается и как будто что-то вспоминает, припоминает как будто.
Поэт
Вывалился из прошлого просто, как пьяный седокИз розвальней на повороте, где выбой,И какой-нибудь день мною плеснет в рожок,Как волна на утес зазевавшейся рыбой.Обвешанный грезами, как рождественская елка,С уже подпаленной свечами печали душой,Совсем несуразный, но еще зеленью колкий,Я в крест переулков вставлен судьбой.Раскачавшись на жизни, подобно белке,На жизнь другую лечу параболой зари,И руки раскрываю, как часовые стрелки,Когда без четверти три.Прошлое захлопнул на какой-то случайнойСтраницеИ нарочно закладку воспоминаний не вложил.А небом уж кинуты стайныеПтицы,Словно сетка трепещущих черных жил.Но тоска всё прежняя, потому что такая жЗемля изрябилась улыбкой людей…Один господин
Не скули и не стонь! На! Понюхай! УзнаешьПьяный шаг прошатавшихся дней!Ты душу, как руки, протянул в пустыняхЭтих заселенных городами зал,Но за этот один изумляющий вынюхДо земли быСпасибоТы миру сказал.Предлагает ему кокаину в баночке. Поэт роняет, неловкий, трубку, рассыпает кокаин, поднимает вычурно-тщательно порошок с полу, нюхает, нюхает и недоуменно смотрит на тающих окружающих. Чем-то розовым выблескивают его глаза бесхитростные. Для него вытрясенно как-то вокруг.
Третий субъект
Я весь высыпался смехом оттого, что слезыПочти не блестят на концах ресниц-вееров,Оттого, что город, эта серая роза,Опал лепестками увялых домов.И бегают помыслы, хроморукие странники,В Медину придущих столетий прозреть!И в моих зрачках начинаешь ты, странненький,СединойИ мечтойСеребреть.За окном растекается мокрсдь и гниледь,Кнут часов полосует ребра минут,И ты, сюда вшедший, ты должен вылитьСебя в этот вечер, как в глыбкий сосуд.