Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

«Ну, — говорю, — мне-то до этого мало дела, да тебя-то она, вижу, за живое задела, а? А ты, может быть, знаешь, что у нее отца нет, и я для нее теперь и отец и опекун, и сват и брат. Понимаешь? Если бы я только заметил что-нибудь, знаешь, не того… то не забывай, что я за человек! Со мной шутки плохи!»

Иван даже задрожал от этих слов.

«А пускай же вам, — говорит, — пусто будет! Где это видано… грозить, а не знать, за что и про что? И кто это вам набрехал, что у меня недоброе на уме? Не бойтесь, Матию, — говорит он затем так важно, степенно, — я хоть и молодой, а тоже знаю немного, как и что должно быть. Мы сегодня с Мартой должны были уговориться, как и что делать, а потом уже и к вам, как к опекуну, прийти за советом и благословением».

«Ну, смотри же у меня!» проговорил я, а сам почувствовал, как в голове моей все смешалось и слезы брызнули из глаз…

Тьфу, ну и дурень же я, больше ничего!..

Ну, хорошо. Сделали мы заручины[152], поженились они. У Ивана после отца каким-то чудом уцелел вот этот кусок земли. Скажу только, что в тот же год, весной, выстроил он, вроде как со мной вместе, вот эту хату, да здесь вдвоем и начали они жить. Правда, никакого хозяйства тут нельзя было завести, на этой голотече, но Марта вначале зарабатывала то шитьем, то пряжей, а после, когда и этого не стало хватать, пришлось и ей, бедняжке, идти работать на промысла. А как же иначе? Я ушел от них, жил отдельно, но когда только мог чем-нибудь помочь им, помогал, — известно, привык человек, сжился…

Как-то раз, месяца два спустя, встречает меня Иван, да и говорит:

«А знаете, — говорит, — Матий, что мы с Мартой надумали? Мне хочется знать, что вы на это скажете».

«Ну, что надумали? — говорю. — Рассказывай, что?»

«А вот что. Мы хотим с этого дня начать откладывать кое-что из заработанных денег. Знаете, лето наступает, авось немного лучше будут платить. Вот мы и решили скопить немного денег, хоть и тяжеленько придется, хоть и придется, как говорится, ремень на великопостную пряжку подтянуть, да зато можно будет… Знаете, в Тустановичах человек один продает кусок земли и хату, я уже говорил с ним. «Продам, — говорит. — Давайте двести пятьдесят ренских». Земля хорошая, за двести отдал бы. А я бы свою собачью конуру с этим клочком земли продал — вот уже и было бы пятьдесят ренских. Как вы думаете?»

«Ну что же, — говорю я, — если так, пусть будет так. Дай вам боже счастья! Оно и верно, что неплохо было бы вам вырваться из этой проклятой ямы».

«Ба, — говорит Иван, — это еще не все.

Мне сдается, что нам двоим до осени трудно собрать двести ренских, на это ушло бы года два. А если втроем — как вы думаете, может быть оно скорее будет?»

Я вытаращил на него глаза.

«Ну, — говорит он, — что вы так смотрите на меня? Тут дело простое: присоединяйтесь и вы к нам. Переходите жить в нашу хату — не нужно будет платить за квартиру, да и на еду у нас меньше уйдет. Будем вместе действовать, авось соберем хоть сколько-нибудь».

Вижу я, что хлопец правильно говорит, а тут еще и самого меня охота взяла вырваться из этой западни, а главное — им помочь чем только можно. Согласился я на все.

Начали мы действовать. Все шло хорошо, радовались мы, что вот-вот заживем своим домком. Иван вьюном вертится, и туда и сюда, — рад бы птицей вылететь из Борислава.

Работы в тот год было много, денег у нас собралось порядочно, хватило бы и на землю и еще кое-что осталось бы на обзаведение. «Господи! — говорит бывало Иван. — Скорей бы конец!» Но неизвестно, то ли бог не судил ему, бедному, дождаться окончания этого дела, то ли злые люди не дали.

Глупость одну мы сделали. Работали, а деньги у хозяина оставляли. Пускай, говорим, у него лежат, в его кассе им спокойней, чем у нас за пазухой, а раз в книжке они за нами записаны, то и сам чёрт их оттуда не выскребет. Так мы и сделали: брали только иногда какую-нибудь мелочь, лишь бы кое-как перебиться.

Вот уж и лето прошло, и осень, и зима, вот уж и пасха скоро. После пасхи должны были мы выбраться из Борислава. В вербное воскресенье пошел Иван в Тустановичи, чтобы закончить сделку, дать тому человеку задаток. Остальные деньги он должен был выплатить после, когда мы переедем уже в Тустановичи. Пошел мой Иван. Смеркается — нет Ивана. «Ну, ничего, — думаем мы, — может быть, могарыч пропивают либо еще что…» Однако Марта весь день какая-то неспокойная ходит, нудит, отчего — и сама не знает. Ночь прошла— нет Ивана. На работу приходим — нет его и там. Надсмотрщик Мортко спрашивает меня, где он. Я ему рассказал все, а он еще кричать начал:

«Вот бродяга, напился где-нибудь, да и спит, а на работу не идет!»