И говорят ему: «онаБыла в грехе уличенаНа самом месте преступленья;А по закону, мы ееДолжны казнить без сожаленья:Скажи нам мнение свое».И на лукавое воззванье,Храня глубокое молчанье,Он нечто – грустен и уныл —Перстом божественным чертил.И наконец сказал народу:«Даю вам полную свободуИсполнить праотцев закон:Но где тот праведный, где он,Который первый на блудницуПоднимет тяжкую десницу?..»И вновь писал он на земле…Тогда с печатью поношеньяНа обесславленном челеСокрылись дети ухищренья —И пред лицом его однаСтояла грешная жена…И он, с улыбкой благотворной,Сказал: «Покинь твою боязнь.Где твой сенедрион упорный?Кто осудил тебя на казнь?»Она в ответ: «Никто, учитель!» —«И так и я твоей душиНе осужу, – сказал спаситель, —Иди в свой дом – и не греши».{18}Может быть, после этого нам будет легче и поучительнее внимать страшным признаниям поэта… Тяжесть падения его была бы не вполне обнята нами без двух пьес его – «Живой мертвец» и «Цепи». Вот первая:
Кто видел образ мертвеца,Который демонскою силой,Враждуя с темною могилой,Живет и страждет без конца?В час полуночи молчаливой,При свете сумрачном луны,Из подземельной стороныИсходит призрак боязливый.Бледно, как саван роковой,Чело отверженца природы,И неестественной свободыУжасен вид полуживой.Унылый, грустный он блуждаетВокруг жилища своего,И – очарован – за негоПереноситься не дерзает.Следы минувших, лучших днейОн видит в мысли быстротечной,Но мукой тяжкою и вечнойНаказан в ярости своей.Проклятый небом раздраженным,Он не приемлется землей,И овладел мучитель злойЗлодея прахом оскверненным.Вот мой удел – игра страстей,Живой стою при дверях гроба,И скоро, скоро месть и злобаНавек уснут в груди моей!Кумиры счастья и свободыНе существуют для меня,И – член ненужный бытия —Не оскверню собой природы!Мне мир – пустыня, гроб – чертог!Сойду в него без сожаленья.Но сила чувства, особенно в падшем человеке, не всегда соединяется с силою воли, – и вопреки себе, он должен хранить жизнь, как собственную кару…