Он был худощав и насвистывал старый, давно позабытый мотив,и к жесткому чубчику ежеминутно его пятерня прикасалась.Он так и запомнился мне на прощанье, к порогу лицо обратив,а жизнь быстротечна, да вот бесконечной ему почему-то казалась.Его расстреляли на майском рассвете, и вот он уже далеко.Всё те же леса, водопады, дороги и запах акации острый.А кто-то ж кричал: «Не убий!» — одинокий… И в это поверить легко,но бредили кровью и местью святою все прочие братья и сестры.И время отца моего молодого печальный развеяло прах,и нету надгробья, и памяти негде над прахом склониться, рыдая.А те, что виновны в убийстве, и сами давно в небесах.И там, в вышине, их безвестная стая кружится, редея и тая.В учебниках школьных покуда безмолвны и пули, и пламя, и плеть,но чье-то перо уже пишет и пишет о том, что пока безымянно.И нам остается, пока суд да дело, не грезить, а плакать и петь.И слезы мои солоны и горючи. И голос прекрасен… Как странно!
«Не успел на жизнь обидеться…»
Ю. Даниэлю
Не успел на жизнь обидеться —вот и кончилась почти.Стало реже детство видеться,так — какие-то клочки.И уже не спросишь — не с кого.Видно, каждому — свое.Были песни пионерские,было всякое вранье.И по щучьему велению,по лесам и по морям:шло народонаселениек магаданским лагерям.И с фанерным чемоданчикоммама ехала мояудивленным неудачникомв те богатые края.Забываются минувшиезолотые времена;как монетки потонувшие,не всплывут они со дна.Память пылью позасыпало?Постарел ли? Не пойму:вправду ль нам такое выпало?Для чего? И почему?Почему нам жизнь намерилавместо хлеба отрубей?..Что Москва слезам не верила —это помню. Хоть убей.
«Арбата больше нет: растаял словно свеченька…»
Арбата больше нет: растаял словно свеченька,весь вытек, будто реченька; осталась только Сретенка.Сретенка, Сретенка, ты хоть не спеши:надо, чтоб хоть что-нибудь осталось для души!
Красный клен
Красный клен, мое почтение!Добрый день, вермонтский друг!Азбуки твоей прочтениезанимает мой досуг.Каждый лист твой что-то важноеговорит ученикув это жаркое и влажноевремя года на веку.Здесь из норвичского скверикаоткрывается глазампервозданная Америка,та, что знал по «голосам».Здесь, как грамота охранная,выдана на сорок днейжизнь короткая и страннаямне и женщине моей.Красный клен, в твоей обителинет скорбящих никого.Разгляди средь всех и выделиматерь сына моего.Красный клен, рукой божественной,захиревшей на Руси,приголубь нас с этой женщиной,защити нас и спаси.