Мне нравится то, что в отдельномфанерном домишке живу.И то, что недугом смертельнымеще не сражен наяву.И то, что погодам метельнымлегко предаюсь без затей,и то, что режимом постельнымне брезгаю с юных ногтей, —Но так, чтобы позже ложиться,и так, чтобы раньше вставать,а после обеда свалитьсяна жесткое ложе опять.Пугают меня, что продлитсянедолго подобная блажь…Но жив я, мне сладко лежится —за это чего не отдашь?Сперва с аппетитом отличнымсъедаю нехитрый обеди в пику безумцам столичнымныряю под клетчатый плед,а после в порыве сердечном,пока за окошком черно,меж вечным и меж быстротечнымищу золотое зерно.Вот так и живу в Подмосковье,в заснеженном этом раю,свое укрепляя здоровьеи душу смиряя свою.Смешны мне хула и злословьеи сладкие речи смешны,слышны мне лишь выхлопы кровида арии птичьи слышны.Покуда старается генийзакон разгадать мировой,покуда минувшего тениплывут над его головойи редкие вспышки прозренийтеснят его с разных сторон,мой вечер из неги и ленинебесной рукой сотворен.И падает, падает наземьзагадочный дождик с небес.Неистовей он раз за разом,хоть силы земные в обрез.И вот уж противится разум,и даже слабеет рука,но будничным этим рассказомя вас развлекаю слегка.На самом-то деле, представьте,загадочней всё и страшней,и голос фортуны некстати,и черные крылья за ней,и вместо напрасных проклятий,смиряя слепой их обвал,бегу от постыдных объятийеще не остывших похвал.Во мгле переделкинской пущи,в разводах еловых стволов,чем он торопливей, тем гуще,поток из загадок и слов.Пока ж я на волю отпущен,и слово со мной заодно,меж прожитым и меж грядущимищу золотое зерно.«Париж для того, чтоб ходить по нему…»
Париж для того, чтоб ходить по нему,глазеть на него, изумляться,грозящему бездной концу своемуне верить и жить не бояться.Он благоуханием так умащен,таким он мне весь достается,как будто я понят уже и прощен,и праздновать лишь остается.Париж для того, чтоб, забыв хоть на часборения крови и классов,зайти мимоходом в кафе «Монпарнас»,где ждет меня Вика Некрасов.«Пишу роман. Тетрадка в клеточку…»
Пишу роман. Тетрадка в клеточку.Пишу роман. Страницы рву.Февраль к стеклу подставил веточку,чтоб так я жил, пока живу.Шуршат, шуршат листы тетрадные,чисты, как аиста крыло,а я ищу слова нескладныео том, что было и прошло.А вам как бы с полета птичьегомерещится всегда одно —лишь то, что было возвеличено,лишь то, что в прах обращено.Но вам сквозь ту бумагу белуюне разглядеть, что слезы лью,что я люблю отчизну бедную,как маму бедную мою.«Восемнадцатый век из античности…»