Маруся слушала и пыталась вставить в этот непрерывающийся горький поток слов свой важный вопрос: «Как найти Юрика?» Тетка без передыху приступила к новой теме: начался рассказ о несчастном Беконе, его щенячей юности и долгой мучительной собачьей смерти.
Драгоценное время иссякало, надежда на помощь перерастала в страх, и зудящее раздражение ломало представления о спокойствии, тактичности и хорошем воспитании.
— И в самом деле, там у вас полная жопа! — перебила Маруся теткины изливания. Но Евгения Ивановна не обратила внимания на Марусину грубость и продолжала свой скорбный монолог:
— Теперь я одна-одинёшенька! Наверное, Юрик с этим Степаном… Все проблемы вернулись, — и Евгения Ивановна сделала небольшую паузу, чтобы взять новый носовой платок.
— Телефон! Мне срочно нужен номер телефона Юры!
— Он не отвечает на мои звонки, не открывает дверь, — жаловалась тетка.
— Евгения Ивановна! Продиктуйте мне номер телефона Юрика! — чуть не плача просила Маруся. — Да, я его не помню, не знаю. У меня его нет. Ради бога, просто номер телефона! Можно с адресом.
Тетка заставила два раза повторить номер, который продиктовала и выпускать телефонную трубку не собиралась.
— Я не могу больше говорить! Я спешу, — повторяла Маруся, но после «до свиданья, ну все, до встречи» — следовал новый вопрос.
Она выбрала удобный момент, чтобы отключиться. Но не тут-то было. Вопросы у Евгении Ивановны не кончились. Она звонила каждые пять минут, извинялась и переспрашивала одно и то же.
«Вот так, наверное, выглядит телефонный терроризм», — нахмурилась Маруся и решительно отключила мобильник.
Часы показывали около двенадцати — близилось кормление.
Малыш мог выпить только 15–20 граммов молока. Его следовало сцедить и, завернув бутылочку в тёплую пелёнку, занести в другое отделение, где находились проблемные дети. Если получалось быстро заснуть, то для отдыха оставалось всего пять часов.
Она вышла в час ночи в больничной рубахе в тёмный коридор и набрала заветный номер. Он сразу поднял трубку. Юрик будто ждал Марусиного звонка.
— Говорите, я вас внимательно слушаю, — медленно и четко произнёс он каждое слово.
— Это я, Маруся! — выпалила она и замолкла. — Мне очень надо тебя видеть! — добавила, запинаясь, и затаила дыхание.
— Я занят, — прозвучал в ответ бесцветный голос.
— Юрик, ты помнишь, как я тебя из дурки спасала? — кричала она в трубку.
Неопределенность и отчуждение, холодное чувство безысходности сквозили в ответ.
— Сегодня я нуждаюсь в твоей помощи! Орловская, седьмая больница. Я тебя встречу на входе. В восемь. Пожалуйста. Ты придёшь?
Ей показалось, что она недостаточно убедительна — он проспит или не захочет приехать. Она слышала его дыхание в трубке. Пауза затянулась, как петля.
— Ладно, я возьму такси и сама приеду за тобой. Завтра в семь.
Он молчал.
— Скажи что-нибудь! — срывалась Маруся.
Дежурная медсестра тронула её плечо:
— Долго будешь нарушать режим? Все отдыхают, а ты орёшь, как на улице! И что такие нервы? Молоко перегорит!
В этот момент трубка ожила, и она услышала:
— Приедь за мной сейчас. Я не могу ждать до утра. Приедь немедленно.
Да, конечно, она должна ехать. Только в чем? На ней рубашка со штемпелем больницы и кособокие тапки. Гардероб закрыт.
В ординаторской горел свет, дежурила Маргарита Ивановна — женщина крепкой комплекции, и это было счастье. Ивановны на месте не было, а её плащ почти подходящего размера хоть и не застегнулся на Марусе, но все-таки выглядел приличнее, чем халат. В нём она выбежала из отделения к стоянке такси.
Квартира оказалась не заперта, а он сидел под дверью, устало прислонившись к встроенному шкафу. И всё выглядело, как раньше, когда она вытаскивала его, чужого потерянного человека с пробитой головой, из странной истории, где время остановилось.
Отключенный холодильник, протекающий в ванной кран. На подоконнике стоял сухой почерневший букет в вазе без воды. На расстеленной постели валялся художественный альбом Мунка с помятыми страницами, на них — грубо нарезанная колбаса. Но более всего её удивил вид Стилиста. Он был одет в спортивные штаны!
— Я думал — ты никогда не захочешь меня найти!
Как же он это произнёс! Будто гарпун вонзился между лопаток. Внезапное чувство вины так пронзило Марусю, что она бросилась навстречу Юрику и обхватила его безвольные плечи.
Его руки не обнимали, его губы не целовали.
Маруся усадила Стилиста на край кровати, стащила с его ног дырявые носки, сняла несвежую рубашку, застегнутую наперекосяк, и повела в ванную. Поставила под душ. Он стоял, как заколдованный, покорно принимая ее заботу, послушно поворачивался под струей воды, несчастный потерянный гей, с него следовало смыть старую оболочку и сообщить о маленьком человеке, который мог бы его называть папой.
Маруся перестелила кровать и с трудом заставила его лечь. Тихонько пела над ним про алешнічак. Веки его перестали дрожать, лицо стало спокойным. Казалось, он спал, но стоило ей пошевелиться, как Юрик вцепился в её руку.
— Я умру без тебя.
— Спи. Я здесь. Ты не умрёшь. У нас с тобой очень важное дело. Ради него стоит жить.