Стирая прошлое

Его лицо изменилось, смягчилось, даже под резкими чертами, у меня не было много времени, чтобы обдумать его реакцию, потому что несколькими быстрыми шагами он приблизился ко мне. Он удивил меня, опустившись передо мной на колени и обхватив руками мой живот, на мгновение он прислонился к нему лбом, а затем нежно поцеловал поверх ткани. Он оставался так некоторое время, затем встал, коснулся лбом моего лба, впиваясь в меня серыми глазами.

— Гвен. Ты с моим ребенком — самое прекрасное, что я когда-либо видел. Ты — самое прекрасное, что я когда-либо видел, — его голос был хриплым, полным эмоций.

Я смотрела в глаза любимого мужчины, не в силах произнести ни слова. Мне хотелось сказать, как сильно я по нему скучала, что от попыток бороться каждый день без него мне было физически больно, как я жаждала, чтобы он оказался здесь, видел, как растет наш ребенок.

— Детка, прости меня за то, что я так долго сюда добирался. Я не переставал думать о тебе каждый день, каждую секунду. Меня убивало, что я не видел тебя, не слышал твоего голоса. Знал, что тебе больно, знал, что каждый день наш ребенок растет, и вместе с ним меняешься и ты. Не представляешь, сколько раз я хотел нанять чертов самолет и добраться до тебя. — Кейд пристально изучал мое лицо. — Я разваливался на части, разговаривая с твоей семьей, но, не имел возможности услышать твой голос, не имел возможности прикоснуться к тебе, увидеть твое прекрасное лицо. — Его рука переместилась, погладив мой живот. — Не иметь возможности каждую секунду чувствовать, как наш ребенок растет внутри тебя, — было настоящей пыткой. Я часами неотрывно смотрел на тот гребаный снимок, который ты оставила на моем холодильнике, смотрел на своего малыша.

Его лицо выражало одновременно муку и нежность, взгляд наполнял столько эмоций, что я не могла переварить все это.

— Гвен, скажи что-нибудь, пожалуйста, — взмолился он.

Я не могла. Я ничего не могла сказать, иначе разбилась бы вдребезги. Поэтому прижалась губами к его губам, нуждаясь в ощущении физической связи. Он завладел моим ртом в ту же секунду, как наши губы соприкоснулись, проникнув языком внутрь и вновь познавая меня.

Я уступила, цепляясь за него изо всех сил. Поцелуй стал диким, необузданным. Я провела руками по его длинным волосам, желая прикоснуться к нему. Его ладони оставили огненный след на моем животе, поднявшись к груди, и крепко сжав. Я вскрикнула, удивленная тем, насколько они чувствительны. Кейд мгновенно остановился.

— Я сделал тебе больно? — он немного ослабил хватку, его полные беспокойства глаза изучали меня.

Я покачала головой.

— Как раз наоборот. Ты единственный, кто может меня исцелить, — прошептала я.

И это был конец. Моя защита разлетелась на тысячу осколков, и я рухнула на Кейда. Вся боль, скрученная в тугую спираль, распрямилась, и я зарыдала ему в куртку, едва замечая, как он обнимает меня, гладит по волосам.

Не знаю, как долго мы так простояли. Я цеплялась за него изо всех сил, упиваясь мощью, которую он олицетворял. Я шмыгнула носом, и Кейд стер с моего лица последние слезы и поцеловал в голову.

— Все будет хорошо, Гвен, — его голос был таким сильным, таким уверенным, что я действительно ему поверила.

***

Я стояла перед зеркалом в лифчике и трусиках, втирая в живот крем, обещающий уменьшить растяжки. Лучше бы, черт возьми, ему выполнить свое обещание. Мне привезли это зелье из Франции, и я очень не хотела растяжек.

После того, как Кейд меня нашел, и я выплакала из себя каждую слезинку, мы медленно побрели в сторону дома. Он не отпускал меня ни на секунду, словно боялся, что я исчезну. Добравшись до дома, я с удивлением обнаружила, что слез у меня хватило еще и на то, чтобы пролить их вместе с семьей.

Утомительное и невероятно болезненное занятие, но оно помогло. Не сильно, но все же. Я по-прежнему чувствовала, как изнутри истекаю кровью, но боль немного уменьшилась, или, может, это я стала сильнее. В любом случае, мы устроили Кейду экскурсию, избегая бывшей комнаты Йена, как чумы. Я удивилась, увидев его сумки в своей спальне без единого слова от папы. Он всегда был строг и непреклонен в отношении конкретно этого правила. Позже, вечером, после пары банок пива, он объявил:

— Песенка спета, Мышонок, ты беременна, не думаю, что его пребывание в твоей комнате сильно изменит ситуацию.

Я вспыхнула, а Эми расхохоталась. Замерев, я уставилась на нее, впервые с момента трагедии она засмеялась. Мама и папа, должно быть, тоже заметили это, но им лучше удавалось скрывать свою реакцию.

Даже с затаенной печалью, которая, казалось, всегда присутствовала за столом в эти дни, это было приятно услышать. Кейд с папой поладили, хотя, подозреваю, Кейд поговорил с отцом, прежде чем отправиться на мои поиски. Мама, безусловно, души в нем не чаяла с самого начала.

Я беспокоилась, что Кейд ошеломлен, но он казался совершенно спокойным, хотя и все еще сжимал мою руку, даже если ел при этом только одной рукой. Также как и я, но мне едва удалось попробовать кусочек, — столько всего происходило у меня в мозгу. Заметив это, он тут же отпустил мою руку.