Сто бед

Отец открыл дверь, и нам стало не по себе от вида квартиры. Свежепобеленной, но пустой! Единственный положительный момент – по-прежнему стоящие в беспорядке вещи были накрыты пленкой. На руках у отца меня совсем разморило. Пока Брацо снимал с меня ботинки, я впал в оцепенение, глаза закрылись, и я уснул.

Вскоре после полуночи меня вдруг разбудил какой-то шум, как будто стекла входной двери разлетелись вдребезги. Тут же послышалось громкое ругательство. В трельяже, стоявшем на ночном столике, я видел, как, пытаясь войти в комнату, спотыкается в неустойчивом равновесии на неверных ногах отец. Его рассудок наотрез отказывался управлять тяжелым пузатым телом. Слишком большое количество выпитого потянуло его назад, и он закончил свой бег в кухне, рухнув на диван.

– Чертова побелка…

Он говорил медленно, как тот русский, что объявлял о взятии Берлина советскими войсками. Губы пытались произносить слова со скоростью, которую не позволял ему мозг.

– Почему… она не здесь… Азра… какой Песью…

Как полагается вести себя с пьяным в стельку отцом? Он одновременно силился выбраться из пальто, включить горелку и разогреть себе ужин. По трезвости он обладал способностью разговаривать с набитым ртом, а сейчас путался в мыслях и ему не удавалось ни раздеться, ни зажечь огонь. Наконец он справился, но, с руками, стянутыми спущенным пальто, свалил на пол все, что стояло на плите. Брацо распрямился, потом подобрал тарелки, сгреб назад в кастрюлю выпавшую из нее тушеную капусту – и все это с совершенно невинным видом, точно ребенок: «А что? Я ничего не сделал…»

В приоткрытую дверь я наблюдал никогда прежде не виданную картину: стоя на коленях в полуспущенных брюках, опершись на диван, отец спал… Еда, которую ему наконец удалось поставить на конфорку, начала дымиться. Воняло горелой капустой. Поднять Брацо и уложить его на диван оказалось делом несложным, но, когда я снимал с него рубашку и брюки, я чувствовал себя так, будто вкалываю на молодежной стройке. Отец булькал, жестикулировал, отбивался. Мне показалось, он неважно себя чувствует. Усевшись на стул, я принялся следить за его грудью. Она неравномерно поднималась и опускалась…

Дышит или не дышит?.. Дышит или не дышит?

Меня клонило в сон. Голова свалилась на грудь. Вскоре кто-то постучал в дверь.

– Кто там?

– Это я, Недо. Открывай, Алекса… Как тетя?

– Доктор сказал, что операция прошла хорошо. Теперь ждут результатов анализов, тогда они смогут сказать, сколько ей еще оставаться в больнице. Знаешь, я попробовал эту штуку в горячей воде…

– Ну?..

Я прошептал ему в самое ухо:

– Короче… такие ощущения… сам знаешь.

Мы умолкли, потому что вдруг как-то странно забулькал Брацо. Потом наступила тишина. Недо бросился в кухню:

– Смотри, как пожелтел! Воды! Быстро!

Из коридора я заметил лежащего на диване отца: он задыхался, хрипел и не видел меня.

– Он сейчас помрет, Алекса! Звони в неотложку!

– Только этого не хватало… Но нет, Брацо, ты не можешь так со мной поступить! – сказал я.

Разрезав лимон на две части, Недо массировал его половинками отцовскую грудь. Перепоручив эту процедуру мне, он кинулся к телефону. Я не мог поверить: неужели мать и отец покинут дом в одни и те же выходные! Со своими диаметрально противоположными взглядами на значение географии и влияние среды на состояние человека! Я что есть мочи давил на грудь Брацо. Страх придавал моим рукам дополнительную силу, и я давил все ожесточеннее.

– Потише, Алекса. Поосторожней, сынок.

Недо позвонил в неотложку на Бразовой улице, там никто не ответил. Я отвел руки и спросил отца, как он. Брацо с явным беспокойством посмотрел на меня. Тревога гораздо отчетливей читается в глазах взрослых! Я боялся, как бы отец не отдал богу душу у нас на руках. Не выпуская телефонной трубки, Недо показывал мне, как следует резко надавливать на грудь, а потом таким же коротким движением отпускать. Наконец ему удалось дозвониться до службы сестринского ухода на Бразовой улице. Брацо терял сознание, а вместе с ним надежду остаться в живых. Его взгляд затуманился. Парализованный страхом, я не сводил с него глаз. Отец начинал отходить. Появился Недо.

– Смотри сюда! Резко надавливаешь и отпускаешь! Много раз! Живо, давай! – проинструктировал он меня.

Я обеими руками мял отца. Давил ему на грудь и один, и два, и три раза. Третий толчок оказался особенно сильным, он открыл глаза. Отец снова дышал и с благодарностью смотрел на меня. У меня дрожали руки, я не мог бы объяснить, что произошло. Когда в коридоре появился доктор с двумя санитарами, Недо обнял меня. От радости у меня сердце выпрыгивало из груди. Но никаких слез… Как такое могло случиться? От нечувствительности. Вот почему я не плакал!

– Все будет хорошо, – заверил нас доктор, пока санитары укладывали отца на носилки.

Едва Брацо погрузили в машину «скорой помощи», завыла сирена. Этот момент показался мне самым трудным.

Глаза сами собой закрывались от усталости. Разбудил меня Недо. Он обнял меня со словами:

– Операция матери прошла успешно! Отец в реанимации! Короче… сам знаешь!

– Он выкарабкается?

– Он уже выкарабкался!