Сто братьев

– Даг, кажется, мне нужно на воздух, – прошептал Вирджил очень тихо даже для него. Он вперился глазами в пол. От страха перед иглами его даже пот прошиб.

– Точно. Хорошая мысль, – ответил я в тишине библиотеки, проникнутой ожиданием и напряжением, и потянул его за руку. – Пойдем. Я помогу.

– Все в порядке. Можешь меня отпустить, – заупрямился Вирджил.

– Ничего страшного. Вставай, а я помогу. Улизнем в газебо[3] и расслабимся на скамейке, посмотрим, как бездомные жгут костры на лугу.

– Даг, руке больно. Пожалуйста! Не хочу я в газебо.

Несколько братьев бросили на нас неодобрительные взгляды. Один – Роджер в его вечных ковбойских сапогах – помахал нам. Ни Вирджил (нервно сгорбившийся, упершийся липкими ладонями в колени), ни я (надежно схвативший Вирджила за предплечье) не осмелились махать в ответ. Стоит хоть как-то отреагировать на Роджера – и он обязательно подойдет.

– Люди смотрят, – сказал я Вирджилу.

– Прости.

– Если я тебя отпущу, ты возьмешь себя в руки и будешь себя вести прилично?

– Да.

– Не хочу, чтобы ты убегал. Ладно? Не хочу потом за тобой гоняться.

От Вирджила пахнуло угрюмостью. Со стен на нас взирали мертвые звери. Среди мужчин, собравшихся вокруг Максвелла, шел серьезный этномедицинский консилиум. Время от времени оттуда доносились отдельные слова – «религиозное восхищение», «зомби», «потенциальная слепота» – и более цельные фразы – «значительные психомоторные повреждения», «туземцы в низовьях Амазонки пользуются подобными веществами для духовных ритуалов» и «вообще-то в некоторых случаях люди», – поднимаясь и гулко отдаваясь от мрачных сводов у нас над головой. Наконец из кружка братьев, собравшихся для этого импровизированного совещания, раздался вопль. Совершенно звериный, он все нарастал и нарастал. На звук обернулись все братья до единого. Доберман, услышав его, вскочил и внес собственную грохочущую лепту, опрокинув и потащив за собой стул на привязи. Но никто и бровью не повел. Вопль не стихал. Кричал Макс. Близстоящие братья не знали, то ли подойти, то ли ретироваться, когда сперва ладони, потом ступни, затем руки и наконец ноги Максвелла стали трястись и метаться – конечности взбалтывали воздух рядом с Милтоном, Зигфридом и нашим юным Кристофером. Вся троица подалась назад. Макса было не удержать. Макс дико колотил по воздуху. Лишь Барри – такой ответственный – старался утихомирить заходящегося в крике брата, пристроив его голову себе на колени и поглаживая.

– Шпатель для языка! Скорее! У меня в саквояже! – воскликнул врач, но уже было поздно: раскрытая ладонь Максвелла свирепо вскинулась и дала Барри пощечину, сбив с носа очки и отбросив его самого головой прямо на ножку стола.

– Уф, – сказал Барри.

Затем все залило белым светом от фонарика на камере Филдинга – тот забрался на Макса чуть ли не верхом, снимая бьющегося в судорогах фармакоботаника и получая в процессе тумаки. Преданность Филдинга своему ремеслу вдохновляла. И все-таки было в этом нечто гротескное. Искусство документалиста, разумеется, не только вуайеристское (все мы в конце концов вмешиваемся в жизни друг друга), но и оппортунистское: наш бедный Макс переживает, возможно, божественное озарение прямо на ковре, а его собственный брат с удовольствием снимает все это сверху! Максвелл горячечно бил кулаками по тому, чего нам увидеть было не дано. Вопль, который он издавал, внушал благоговение. Можно было подумать, что Макса вскрывают заживо. Даже слышать его крик было больно. Вирджил уже нацепил свой затравленный вид, закатил глаза – скверный знак, – и тогда я решил, что в данных обстоятельствах желательно вывести его на свежий воздух, что и предложил:

– Пойдем, Вирджил.

К сожалению, побег оказался невозможен. Под конец в долгом крике Макса прозвучало нечто осмысленное. Задыхаясь и бескровно побледнев от света камеры Филдинга, фиксирующей его припадок, ботаник на персидском ковре в сердце библиотеки выкрикнул:

– Даг! Даг!

И снова затих.

Подергивались кисти рук. Опадала и поднималась грудь. Нога пнула свою товарку.

Сперва никто не чувствовал себя в силах пошевельнуться. Братья, находившиеся рядом с Максом, не сводили с него глаз. Но вот я заметил, как кто-то вскинул бровь, кто-то кивнул в мою сторону; по библиотеке полетели шепотки. Барри обеими руками сжимал ушибленную голову – он казался контуженным. Кевин тихо произнес: «Вот, Барри» – и вернул ему очки, которые приземлились невредимыми в секции «Документальная проза, авторы с “С” по “Е”».

Слышал я и многое другое. Затрудненное дыхание Макса, поскрипывание старого паркета – братья расступались один за другим, создавая проход от двойного кресла к Максу, омытому светом и потом.