Сто чудес

Отец ответил по-чешски, что я просто устала и что они сами позаботятся обо мне. Мы сидели на чемоданах, задаваясь вопросом, как нас разместят. Моих деда и бабушку по отцу Йиндржиха и Паулу отвели в барак для стариков. Полные страха за них, мы обнялись на прощание. Нам сказали, что мы увидимся с ними через несколько дней. Меня утешало то, что дедушка отличался необычайно хорошим здоровьем и выглядел моложе своих восьмидесяти благодаря физическим упражнениям. Но у моей «Бабички», некогда столь бодрой, застыло выражение безнадежности в глазах. В семьдесят один год она уже ничем не напоминала ту полную сил женщину, что наслаждалась поездками на Французскую Ривьеру и водила меня на концерты и оперы, спектакли и фестивали. Я опасалась, что в Терезине ей не выжить.

На протяжении нескольких последующих часов мужчин отделили от женщин и детей и всех нас развели по одиннадцати баракам, каждый из которых назывался по одному из крупных немецких городов. Ужасно было видеть, как отца уводили вдаль от нас, ужасно было не знать, где он и не угрожает ли что-то его жизни.

Меня и мать поселили в бараке «Гамбург» вместе с множеством других женщин и детей, всех в одном спальном помещении. Я сразу почувствовала мрачный гнет обстановки. Каждому из узников предоставлялось полтора квадратных метра в грязной сырой комнате. Коек здесь, в отличие от других бараков, не было, только соломенные матрасы, лежавшие в грязи. Днем мы сворачивали их и перевязывали одеялами, чтобы сидеть. В углу стояла печурка, за место у которой мы сражались друг с другом, а с балок свисала единственная керосиновая лампа.

Время шло, становилось все душнее. Никто не имел права выходить наружу. Женщины плакали из-за того, что их разлучили с родственниками-мужчинами, у нескольких началась истерика. Разразилась ссора между теми, кто собирался готовить. Чувствуя сгустившиеся страх и отчаяние, дети тоже заплакали. Моей матери, как самой старшей из всех, поручили надзор за остальными, и она пыталась водворить порядок, но поднялся невыносимый шум, от которого моя голова затряслась.

Я почувствовала себя тяжело больной.

Подобно видению, прекрасный молодой человек, который раньше обеспокоился моим здоровьем, появлялся в бараках, и мгновенно все менялось к лучшему. Его звали Альфред, или Фреди, Хирш, двадцатипятилетний атлет из Аахена в Германии с широкой улыбкой и смехом наготове, из-за которых его любили все.

Фреди был высокий и прямой, мускулистого телосложения и с самой элегантной осанкой. Накануне войны он полностью посвящал себя спорту и даже мог бы попасть в немецкую олимпийскую команду по атлетике, если бы не был евреем. Писатель Арношт Люстиг однажды сказал, что со светлыми волосами и голубыми глазами он был бы «образцовым арийцем». Даже в Терезине он выглядел чище и лучше одетым, чем все остальные. Он зачесывал волосы назад. Тогда я, конечно, не догадывалась, но он-то и стал человеком, без которого я бы не выжила.

С момента прибытия в Терезин в декабре 1941 года в составе группы АК Фреди, студент медицинского факультета и один из первых членов еврейской германской группы скаутов, тесно связанной с «Маккаби Хатцаир», обратил заботы на детей. Человек с несомненным чувством собственного достоинства, он разговаривал с нацистами на их языке и знал, как манипулировать ими. Он использовал свое харизматичное обаяние для того, чтобы убедить людей делать то, что было нужно ему. Как только приходил новый транспорт, он спешил посмотреть, не может ли быть полезен.

Первым делом он устроил так, что старшие дети взяли на себя присмотр за младшими. Они выводили их во двор поиграть, и тогда матери могли уделить время своим делам. Даже когда шел снег, он учил детей разным играм, прыжкам и упражнениям, помогавшим не замерзнуть. Нам не разрешалось выходить за пределы бараков и прилегавшего двора без пароля, потому что прежние обитатели города всё еще жили в нем, и любой контакт с евреями был для них под запретом.

Отправив детей на свежий воздух, Фреди возвращался и осматривал тех, кто остался внутри. Взглянув на меня во второй раз, он сразу понял, что я не просто переутомилась. Он взял у врача гетто кое-какие лекарства и принес мне. Так Фреди Хирш стал одним из самых важных людей в моей жизни.

Каждому была поручена работа, но, поскольку у меня возобновилось прежнее заболевание легких, я не могла трудиться в поле вместе со своими друзьями. Едва я немного поправилась, мне поручили помогать Фреди в обустройстве безопасных мест для обучения детей. Он обнаружил в бараках «Гамбурга» заполненный паутиной чердак, где хотел оборудовать комнату для игр. Фреди привлек к делу подростков, чтобы они помогли ему убраться там. В комнате было холодно, но не так холодно, как на улице, и чердак стал спасительной гаванью, прибежищем от гнетущей обстановки внизу. Художник, кажется знаменитый, и очень хороший певец давали нам там уроки.