Исходя из логики участников геноцида, физическое уничтожение тутси являлось формой самозащиты общины хуту. Вот как интерпретировал тот же полицейский типичную ситуацию в период геноцида, когда банды погромщиков сначала убивали тутси и сжигали их дома, а затем устраивали облавы в окрестных лесах, буше и болотах на уцелевших, которые по ночам пробирались на поля, чтобы найти хоть какую-нибудь пищу: «Было заранее известно о заговоре. Видели, как группы тутси собирались вместе, чтобы замышлять злые дела. Мы хотели им помешать нападать на нас и заранее приняли меры»[680]
; «Мы сожгли их [домов тутси] не менее двухсот. Это нужно было сделать, чтобы беглецы не смогли вернуться»[681]; «Мы прогнали всех тутси из деревни. Но мы не смогли убить их всех. Они собрались наверху, в лесу. Каждый вечер эти злодеи и их сообщники по мятежу возвращаются, чтобы нападать на нас. Им нечего есть, и они хотят отобрать у нас пищу. Мы защищаемся»[682]; «Здесь у каждого есть оружие. С местными жителями мы [муниципальные полицейские] уходим каждое утро и убиваем всех тутси, которых находим»[683]. Полицейскому вторил местный учитель: «Каждый вечер злодеи спускаются с гор, чтобы напасть на нас. Мы защищаемся»[684]; «Напротив, в лесу, они ведут себя, как мятежники. Они думают только об одном: нападать на нас. Мы же защищаемся»[685].«Люди действовали, – говорит Эндрю Карни из организации “Врачи за гражданские права”, – в каком-то этическом вакууме»[686]
. Они убивали в убеждении, что с физическим истреблением тутси будут решены все проблемы Руанды. Убить и забыть, навсегда перевернув эту страницу руандийской истории, – таков был их принцип. Посетивший Кибуйе корреспондент газеты «The Guardian» Крис Макгрил прекрасно передал атмосферу этой «новой Руанды»:«Горожане Кибуйе, опрятные и чистые в своих выходных одеждах, теснились на скамьях их единственной церкви. Их голоса звучали в унисон во славу жизни и гуманности. Между ними и их Богом был только запах смерти. Когда верующие вошли внутрь, зловоние заставило их обратить взгляд к свеженасыпанной земле, уцелевшему признаку страшного преступления. Хотя церковь попытались вычистить добела, запах шел из могилы у дверей и от крови, которая проложила свой путь глубоко в каменных щелях. Он сохранился как напоминание об истреблении части населения Кибуйе,