Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г.

Жизнь тутси, скрывавшихся в лесах и в буше, весьма напоминала «распорядок дня» тутси, прятавшихся на болотах: днем они спасались от убийц, ночью разыскивали пищу и отдыхали. «Утром, – свидетельствует Инносан Рвилилиза, – они [преследователи] шеренгами поднимались <на холм>, распевая песни, а затем с криками начинали свою погоню. <…> Примерно в 4:00 интерахамве возвращались в город, потому что они боялись темноты. Вечером с вершины холма можно было услышать, как они веселятся, горланят песни и пьют вино. Мы могли видеть, что они живут теперь в самых благоустроенных домах. Иногда благодаря ветерку мы чувствовали запах жареного мяса. Нам же оставалось рыскать по полям и спать под дождем, укрывшись под ветвями. На следующее утро злодеи с песнями возвращались на холм, и охота возобновлялась до конца дня»[791].

Выживание в этих условиях часто зависело от характера растительности, в частности от степени ее густоты. Инносан Рвилилиза, прятавшийся в эвкалиптовой роще на холме Кайюмба в самом центре Бугесеры, рассказывает, насколько небезопасно было его убежище: «Эвкалипты – это высокие деревья, которые растут на слишком большом расстоянии друг от друга, в отличие от плотно растущего папируса в болотах, и было трудно надеяться хоть как-то укрыться среди них»[792]. В окрестностях же Рвамаганы надежным пристанищем оказались высокие кипарисы. Они были «нашим единственным шансом», как пишет 16-летний Эрик Иривузумугабе, скрывавшийся в течение 15 дней на одном из них; те же, кто прятался в буше и в ямах, в большинство своем были обнаружены и убиты[793]. С раннего утра Эрик и его два дяди забирались на деревья и проводили на них весь день, а вечером спускались и укладывались спать на холодной листве. «Мы не могли по-настоящему спать, – вспоминает Эрик, – но это была возможность сменить позицию и дать отдых нашим рукам, <весь день> цеплявшимся за ветви»[794].

Как и для беглецов на болотах Бугесеры, для тутси, прятавшихся в лесах и в буше, шансы уцелеть повышались, если они делились на маленькие группы и могли бесшумно часами сидеть в своих укрытиях. «Когда приблизился рассвет, – рассказывает Эрик Иривузумугабе, – дядя Инносан показал, на какое дерево надо забираться и как оставаться незамеченным в течение всего дня. “Я не собираюсь лезть на дерево один. Я хочу быть с тобой”, – просил я. “Для тебя важно спрятаться на другом дереве, – ответил дядя Инносан с большой убежденностью. – Возможно, именно то, что ты будешь один, спасет тебя. Я не заберусь на дерево, пока ты не залезешь на свое. Эрик, будет лучше, если они найдут нас поодиночке”»[795].

Однако для скрывавшихся в буше было не менее важным еще одно умение – быстро бегать. Большинство выживших на холмах и в буше составляли молодые и взрослые мужчины. «Чтобы иметь надежду ускользнуть от них [преследователей], – говорит Рвилилиза, – вы должны были быть в состоянии сделать рывок, преодолев сотню метров за девять секунд. Вам было нужно проскользнуть между деревьями, бегать и прыгать в течение всего дня, никогда не замедляя скорости»[796]. Сначала, свидетельствует он, погибали старики и дети, затем больные и слабые, потом женщины[797]. «В конце концов, – заключает он, – остались только спринтеры»[798].

Тутси знали, что им практически некуда бежать, поскольку резня охватила всю страну, и постепенно теряли надежду на спасение. «Сначала мы в глубине зарослей папируса, – вспоминает Жан-Батист Муньянкоре, – надеялись на помощь. Но сам Бог показал, что Он забыл нас, а белые и подавно. Позже единственное, на что мы могли уповать, так это дожить до рассвета следующего дня. В болоте я видел женщин, ползавших в тине без каких-либо жалоб. Я видел ребенка, который спал, забытый всеми, на своей зарубленной матери»[799]. «По вечерам, – рассказывает Франсин Нийитегека, – когда собирались вместе, мы не могли получать каких-либо новостей, потому что радио <в деревнях> больше не включали на всю громкость… Тем не менее из разговоров, передававшихся из уст в уста, мы узнали, что геноцид распространился по всей стране, что все тутси испытывают одну общую участь и что никто, вероятно, не придет и не спасет нас. Мы думали, что всем нам суждено умереть. Что касается меня, то я больше не беспокоилась о том, когда именно мне придется погибнуть, поскольку мы считали, что умрем в любом случае; я думала лишь о том, как меня будут рубить, лишь о том, сколько это займет времени, ибо я очень боялась той боли, которую причиняли мачете»[800].