Сто и одна ночь

— Записываю ваши странности в свой виртуальный блокнот.

— Ммм… А пицца вкусная. Только чуть подостыла.

— Подогреть?

— Не надо, — я вижу, что Граф обращается к невидимой мне, сидящей напротив него, — и сглатываю комок, который внезапно образовался в горле. Он все делает по-настоящему. Мог же схалтурить: не доставать тарелку, не положить на нее пиццу… Мог же соврать, притвориться — но нет. — Приготовите мне кофе? — упавшим голосом спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает Граф с такой мягкой готовностью, что мне и вовсе становится не по себе. — А вы продолжайте свою историю, Шахерезада.

Откидываюсь на спинку сидения. Все не могу отвлечься от вида Графа, заваривающего кофе в турке — как я люблю. Две чашки.

— Напомните, на чем я остановилась в прошлый раз?

— Лана назвала Глеба Стрелком.

— Точно. Стрелок…

— Ты виделась с Ланой! — заявил Глеб, едва закрыв за собой дверь квартиры. — Зачем?!

Ксения прервала разговор по телефону на полуслове. Попросила прощения у собеседника — и сбросила вызов.

— А ты, оказывается, способен выражать эмоции, Стрелок.

Ее глаза улыбались, а Глеба трясло.

— Зачем лезешь к моим знакомым? Тебе меня мало?!

— Иногда мне тебя слишком много, — сухо ответила Ксения.

Они стояли друг напротив друга, как главнокомандующие армиями, чувствующие за собой силу. Равный с равным. Глеб уступал только в том, что был мужчиной.

— Что ты ей сказала? — спросил он, снимая куртку.

— Это останется только между Ланой и мной.

Тон ее голоса, вызывающая полуулыбка, надменная поза, даже то, как, словно дразня, Ксения откинула прядь, упавшую ей на лицо, — все это всколыхнуло в душе Глеба такую муть, что он едва сдержался, чтобы не рвануть к ней, не тряхануть со всей силы за плечи — но только качнулся на пятках.

— Скажешь!

— Ну, давай, Стрелок, выпроси у меня ответ!

Глеб сделал глубокий вдох… — но это уже не помогло. Он за руку потащил Ксению в спальню — и швырнул на матрас.

— Да ты настоящий мачо, Стрелок! — подзадорила его Ксения.

Глеб рыкнул. Рывком стянул с нее блузку — по полу покатились пуговицы — сорвал лифчик. Ксения даже руками не прикрылась — так и сидела перед ним, с обнаженной грудью, — которую хотелось мять ладонями и губами, зарыться лицом.

— Ну, и что дальше, Стрелок? — уже сухо, с прищуром, спросила Ксения. — Как далеко ты зайдешь?

Глеб опустился перед ней на корточки. Внутри у него все клокотало — даже картинка перед глазами пульсировала, — и от того, что Ксения испытывала его, проверяла его границы, это ощущение только усиливалось.

— Ложись и спрячь ладони под подушкой! — приказал он — едва ни выкрикнул.

В ответ Ксения склонила голову набок — и улыбнулась.

Глеб ударил себя ладонями по коленям, вскочил, рванул в коридор — и вернулся оттуда с кашне.

— Эй, Стрелок! — Ксения усмехнулась, когда он крепким узлом, почти до боли, связал ей запястья за головой. Но в ее насмешке уже появились нотки страха.

— Закрой глаза — иначе я сделаю это сам — твоими же чулками, — процедил Глеб, резкими движениями стягивая их с Ксении.

— Что ты творишь?!

— И рот закрой!

Он смотрел на нее, обнаженную, беспомощную, доступную, со связанными руками и закрытыми глазами, и гнев в нем постепенно оседал. Глеб искал в ее позе, мимике, выражении лица то, что показало бы, — ей плохо, больно, страшно, она не хочет. Но нет. Напротив, ее приоткрытые губы говорили об обратном.

— Раздвинь ноги… — Глеб подождал — всего несколько секунд — и жестко повторил: Я сказал. Раздвинь. Ноги.

Ксения послушалась.

Глеб провел ладонью в миллиметрах от ее лица, над шеей, ключицами, сжавшимися соками, покружил над сексуальным животиком, который в напряжении ожидал прикосновения; затем ниже — над завитушками волос… Потом, после волнующей паузы, он коснулся языком нежного розового бугорка, скрытого под ними. Ксения дернулась, застонала — и Глебу пришлось прикрыть глаза, чтобы хоть немного замедлить лавину желания, которая накрывала его.

Стараясь не касаться Ксении, он поднялся выше, прикусил один ее сосок, затем — другой, поцеловал в шею, сжал зубами мочку уха. В его действиях не было нежности — Глеб все еще злился — и он очень хотел, чтобы Ксения это почувствовала. Но злость не умаляла его любви — и Глеб хотел, чтобы Ксения чувствовала и это.

Секундное колебание — и он вошел в нее пальцем. Почувствовал, насколько там горячо и влажно, — и тотчас же добавил еще один. Он никогда так не делал с Ксенией и не знал, понравится ли ей, но сейчас, в первую очередь, понравиться должно было ему.

Продолжая ритмичные движения рукой, наслаждаясь стонами Ксении, он покусывал ее сосок — сильно, но не настолько, чтобы ей было по-настоящему больно. Глеб считал себя достаточно взрослым, чтобы не разбрасываться словом «никогда», но сейчас оно было уместно. Глеб знал, что никогда не сделает Ксении больно. По крайней мере, осознанно.

— Дальше сама…

Глеб развязал ей руки и теперь ласкал ее — по-прежнему, лишь губами и языком — пока она ласкала себя. И вместе с ее окончательным, разрывающим его нервы «ааах!», вместе с ее сладкой судорогой, кроме испепеляющего желания, Глеб почувствовал безграничную любовь и нежность.