Сто историй любви Джульетты

– Между прочим, обложка «Крестного отца» стала постером фильма. Как часто такое случается? Почти никогда.

– Я понимаю твою точку зрения, но мне все равно она не нравится. Ладно, теперь моя очередь. Кто был твоей первой книжной пассией?

Элен берет канноли и откусывает большой кусок, ожидая ответа. Ага, начинает расслабляться. Отлично.

– Книжная пассия? – Я отпиваю кофе. – То есть?

– В каких книжных героинь ты влюблялся?

– А что, так бывает?

– Конечно, сплошь и рядом. Например, первой книжной любовью моей сестры Кэти стал Холден Колфилд.

– Холден Колфилд?

Элен усмехается.

– Кэти вообще странная. Давай, признавайся. Кто был твоей первой книжной пассией?

Я мог бы сказать, что полюбил девушку, о которой писали потом все, от Маттео Банделло до Шекспира и База Лурмана. К сожалению, мы решили избегать темы Ромео и Джульетты, поэтому я отвечаю уклончиво:

– Думаю, мужчины не влюбляются в книжных героинь.

– И не испытывают вожделения? – поддразнивает меня Элен.

Я давлюсь кофе и краснею.

– Не знаю. А твоя первая книжная любовь?

Ее смех внезапно стихает; у меня неприятное чувство, что я зашел слишком далеко.

– Извини, проехали.

– Нет, – говорит Элен, возвращая канноли на тарелку. – Я спросила, и будет справедливо, если тоже отвечу. Дело в том… что первым книжным героем, в которого я влюбилась, был ты.

Меня охватывают одновременно два чувства – радость и страх. Я знал, что она придумала для своих историй персонажа, похожего на меня, но не осознавал, насколько глубоки ее чувства. Если бы речь шла только о воображаемом друге, она могла бы прийти в легкое замешательство, встретив меня наяву. А вот если она испытывала к этому герою нечто большее, то может полюбить и настоящего меня.

Только… нам не избежать последствий. Чтобы обезвредить проклятие, я пытался спрятаться от Элен в замерзшем городе на краю света, а она все равно нашла меня, ведь спастись от проклятия невозможно.

Да, Эйвери Дрейк судьба пощадила, однако моя сегодняшняя задача разорвать нашу связь усложняется тем, что Элен знает о нашем прошлом.

После признания Элен мы оба растерянно замолкаем. Как бы мы ни старались похоронить прошлое, оно у нас есть. Существует ли вообще свобода воли? Или будущее тоже продиктовано прошлым?

– Давай ляжем спать, – говорит наконец Элен. – Тяжелый денек выдался.

Еще не очень поздно, и все-таки я понимаю, что она имеет в виду.

– Проводить тебя в комнату?

Я встаю с дивана и протягиваю руку, беспокоясь о ее больной ноге.

– Я справлюсь, – отвечает Элен, и я не понимаю, о чем она: о своей больной ноге или о нашем прерванном разговоре. – Тебе помочь? – Она указывает на кофе, канноли и шоколад.

– Нет, спасибо. Иди спать.

– Ладно. Гм… тогда спокойной ночи.

Она неуверенно улыбается. Мы вместе выходим из библиотеки, и она поворачивает к гостевой спальне. Я наблюдаю за ней еще несколько мгновений и вздыхаю.

Спокойной ночи, любовь моя.

Элен

Услышав, как Себастьен поднимается наверх, я выжидаю полчаса и прокрадываюсь в библиотеку. Ложиться еще рано, и я все равно не усну, думая о дневниках.

Я шпионю? Вторгаюсь в его личную жизнь? Да. Но мозг уже на два шага опережает меня, объясняя – первое: шкаф не заперт, второе: Себастьен позволил мне подняться наверх и не запрещал ничего исследовать, и третье: если в дневниках содержатся правдивые истории, то они принадлежит нам обоим, и я имею на них такое же право, как и он.

Да, я ужасный человек. И все-таки я здесь, у подножия библиотечной лестницы. Чтобы не включать лампу и не афишировать свои планы, я освещаю путь телефонным фонариком.

Сначала я хотела подняться в библиотеку, взять журналы и отнести вниз, однако лодыжка пульсирует болью – видимо, ходьба на цыпочках не полезна для растянутых связок. Кроме того, хороша я буду, если свалюсь с лестницы, подниму шум и рассыплю все эти бережно хранимые дневники. Некоторым из них предположительно сотни лет, и место им в музее, а не в кривых руках сыщиков-любителей.

Поэтому я прихватываю с собой пару покрывал и несколько подушек. Устрою себе уютное гнездышко для чтения прямо между полок, и не придется туда-сюда таскать дневники. И вероятность, что меня поймают, меньше, ведь гостиная видна из главного коридора, а наверху я буду в безопасности.

Добравшись до площадки второго этажа, я замираю. Кто-то идет? Я стараюсь не дышать и не двигаться. Черт, локоть чешется. Терпи, – приказываю себе, боясь уронить одеяла и подушки.

Прислушиваюсь. Ничего, просто воображение разыгралось. И вот я в библиотеке.

Дневники Себастьена лежат на месте, внутри шкафа тихо жужжит вентилятор. Я раскладываю покрывала и подушки, открываю стеклянную дверцу, вынимаю потертые тетради в мягких обложках из маслянистой кожи и аккуратно раскладываю на ковре.

Устроившись в своем гнездышке для чтения, я долго смотрю на тетради. Действительно ли я хочу знать, как было на самом деле? Сейчас можно отступить и сохранить в голове свои идеальные истории либо прыгнуть в бездну вслед за настоящим Себастьеном, а там – упасть или взлететь.