Сто историй любви Джульетты

У меня все болит – после аварии и от того, что просидела полночи, скорчившись на полу библиотеки. И вообще… от жизни. Попробую принять душ.

Под горячей водой мышцы постепенно расслабляются. Я провожу в душе целых полчаса – чтобы снять напряжение и не думать о том, что будет дальше. Заставив себя выйти, я обхожу кучу заляпанной слезами и соплями одежды на полу, надеваю папины часы и заворачиваюсь в халат, висящий на двери.

Затем съедаю три порции хрустиков с корицей.

Метель за окном утихла, но, судя по сугробам высотой в шесть футов, я в ближайшее время никуда отсюда не уйду. Снегоуборочные машины доберутся в такую глушь дня через два, не раньше.

То есть я застряла в доме с мужчиной, который мог бы стать моей второй половинкой, у его поцелуев вкус воспоминаний и меда, и он причина моей смерти.

Мозг начинает листать список ужасных смертей Джульетт: зарезана, утонула, раздавлена винными бочками, погибла под копытами лошади, убита на войне (не единожды), сожжена на костре, скончалась от обезвоживания в пустыне, умерла от туберкулеза, от кровоизлияния в мозг… Грудь сдавливает, я с трудом удерживаюсь от рыданий.

– Не плачь, – решительно говорю я себе. – Ты больше не будешь целоваться с Себастьеном, не станешь следующей жертвой проклятия и не умрешь!

Циферблат отцовских часов поблескивает в свете кухонной лампы, и на мгновение я чувствую себя слабачкой. Папа заболел совсем молодым и не впадал из-за этого в истерику. Он храбрился, всегда подчеркивал, какая у него замечательная жизнь, улыбался нам с Кэти, обнимал и целовал маму.

А вел ли он себя так храбро с самого начала, когда ему поставили диагноз? – спрашиваю я себя.

Я не знаю, потому что была еще ребенком. Может, и нет. Возможно, он плакал тайком, когда никто не видел. Наверное, ему потребовалось какое-то время, чтобы стать смелым.

Я смотрю на папины часы и глажу разбитый циферблат. Он наверняка хотел остановить время, чтобы еще немного побыть с мамой, Кэти и со мной.

С другой стороны, я вспоминаю его последние слова, обращенные к нам: «Мне страшно повезло, что я втиснул целую жизнь в тридцать восемь лет. Я бы не хотел по-другому».

– Ты ведь все еще со мной, папочка? – шепчу я, прижимая к запястью часы.

Я чувствую, как он наблюдает за мной и дает разрешение бояться. Он говорит, что даже самые сильные люди могут впадать в уныние и испытывать страх. Преодолев усталость и отчаяние, ты встаешь и идешь дальше.

Ладно, вот вам правда: я сама не знаю, верю ли в то, что я Джульетта. Многое в библиотеке Себастьена об этом свидетельствует, и вдруг это правда? Я не хочу умирать. Я потратила слишком много лет на Меррика, позволила ему задушить мои мечты о карьере и семье. Пришло мое время, я хочу жить по-настоящему. И все это может исчезнуть, когда я только начала…

Меня пробирает озноб, и я плотнее закутываюсь в халат.

– Я не собираюсь умирать, – произношу я вслух, как будто в поисках поддержки.

Допустим, я Джульетта. Себастьен сказал, что оставил мое предыдущее воплощение в покое, верно? И она прожила долгую жизнь. Если я узнаю о ней больше, то, наверное, смогу лучше понять собственные перспективы. Так кем же она была?

Я включаю репортера, вспоминаю о журналах в библиотеке, и меня не трясет, поскольку сейчас я делаю это в исследовательских целях.

Последний дневник датирован тысяча девятьсот сорок первым годом. Между Рейчел Уилкокс в Перл-Харборе и мной остается промежуток более восьмидесяти лет. А судя по датам остальных дневников, дух Джульетты перевоплощается сразу после ее смерти. Значит, если нападение на Перл-Харбор произошло в декабре сорок первого года, то Джульетта, ставшая моей предшественницей, родилась в сорок втором. В шестидесятые она взрослая, и Себастьен мог встретиться с ней в любое время.

Спрашивается, как мне найти одну-единственную женщину в промежутке от шестидесятых годов до начала девяностых, когда родилась я? Что я о ней знаю?

Думай, Элен, думай.

Есть!

Фотографии в спальне. Себастьен сказал, что это работы женщины, которую он любил. Не помню, называл ли он имя… Фотографии качественные, их вполне могла снять последняя Джульетта. Тем более что до Второй мировой войны я была Китри и жила в Шанхае… Я отмечаю про себя, что употребила местоимение «я». Кажется, я всерьез отождествляю себя с Джульеттой.

Пока откладываю эту мысль в сторону и думаю о другом. Предыдущая Джульетта, видимо, занималась фотографированием дикой природы, потому что цветной пленки, как на фотографиях в рамочках, не было до тысяча девятьсот первого года, когда родилась Китри Вагнер.

Я бегу в спальню и хватаю телефон.

Быстрый поиск изображений по запросу женщина-фотограф дикой природы в восьмидесятые годы (ей должно быть за сорок, ведь для построения карьеры нужно время) дает многообещающий список имен. Затем я делаю перекрестную ссылку с запросом «семейство тюленей наблюдает за северным сиянием», и…

Есть!

Эйвери Дрейк.

Так-так, посмотрим…

Себастьен