Сто лет одного мифа

Положение с топливом, питанием и одеждой стремительно ухудшалось не только в Берлине, но и по всей стране, в связи с чем газеты постоянно напоминали о богатом урожае ягод и грибов, а государственным служащим предоставлялись отпуска для оказания помощи сельским жителям в уборке урожая. Не был исключением и Байройт, жители которого открыто требовали от гауляйтера Вехтлера улучшить снабжение углем. Радио постоянно транслировало оптимистические репортажи с оккупированных территорий, однако Винифред большего всего волновали перспективы заключения мира и, соответственно, возможности дальнейшего проведения фестивалей. Добиться чего-либо конкретного по этому поводу от Гитлера никак не удавалось. Когда Титьен и Вольфганг прибыли к нему в ноябре для переговоров о следующем фестивале, фюрер им только пообещал, что в будущем году война завершится с вероятностью девяносто процентов. И это при том, что у него на столе уже лежал план «Барбаросса».

В начале 1941 года какой-то случайно долетевший до Баварии английский бомбардировщик сбросил на Байройт три оставшиеся у него бомбы, которые упали где-то на окраине и не причинили городу серьезных повреждений. Однако жителями овладела паника – стало ясно, что от бомбардировок не защищены не только большие города, но и провинция. К воздушным налетам и необходимости скрываться в бомбоубежище готовились также в Ванфриде. В результате попадания зажигательной бомбы в ночь с 9 на 10 апреля почти полностью сгорело здание Берлинской государственной оперы. Геббельс писал в дневнике: «Трагическая потеря. Сильно задеты также университет и городская библиотека. Мы дадим об этом сообщение на весь мир под заголовком: „Налет на культурный квартал Берлина“ …Англии это дорого обойдется». Это была огромная неприятность и для байройтского предприятия, стараниями Титьена тесно привязанного к опере на Унтер-ден-Линден, где, в частности, готовились декорации и костюмы для фестивальных постановок. Гитлер отдал приказ срочно восстановить здание, не считаясь с расходами.

В программах зарубежных гастролей берлинского театра обязательно фигурировала одна вагнеровская постановка из репертуара Дома торжественных представлений. Поэтому вместе с Титьеном, выступавшим в качестве дирижера и постановщика, в поездках участвовала Винифред. По указанию Гитлера в марте 1941 года они представили Мейстерзингеров в римском театре Реале, а в апреле – Валькирию в недавно покоренном Белграде. В мае – июне была предпринята гастрольная поездка во Францию, в которой участвовало около 250 исполнителей Берлинской государственной оперы, а в качестве дирижера французскую публику покорил Герберт фон Караян. В парижской Гранд-опера были даны два представления Волшебной флейты и два представления Тристана – в постановке Титьена и с декорациями Преториуса. В главной партии вагнеровской драмы выступила Жермен Любен, которой это сотрудничество с оккупантами впоследствии дорого обошлось. Заодно французы припомнили ей после войны любовную связь с молодым офицером оккупационных войск, другом юности Винифред Гансом Иоахимом Ланге; именно он осенью 1940 года привез ей весть об освобождении сына. Разумеется, она была рада встретиться с Винифред и Титьеном, а также снова появиться на сцене вместе с Максом Лоренцем, но участвовать в спектакле она согласилась исключительно при условии освобождения ее постоянного коррепетитора, которому как еврею грозила отправка в концлагерь; в знак протеста против его ареста она ранее отказалась участвовать в благотворительном концерте, устроенном немецкими властями, однако после войны французское правосудие не стало принимать во внимание ее благородный порыв.

Энтузиазм французской публики, восхищенной искусством Караяна (помимо выступления в Гранд-опера он дирижировал концертами в пригородном Медоне, где Вагнер летом 1841 года писал Летучего Голландца, и в парижском дворце Шайо), и восторженные отзывы прессы убедили Винифред в высоких достоинствах тридцатитрехлетнего генералмузикдиректора Аахена, и с тех пор она мечтала заполучить его для Байройта. Тот и сам был не прочь выступить на Зеленом холме, но из-за настороженного отношения к нему Гитлера его дебют в Доме торжественных представлений состоялся только на первом послевоенном фестивале.