Сто лет одного мифа

Дирижировать Тангейзером Виланд пригласил капельмейстера российского происхождения Игоря Маркевича, снискавшего огромную популярность благодаря своим выступлениям во Франции, Италии и Швейцарии. Но хотя информация о его участии в фестивале уже появилась в рекламном проспекте, в Доме торжественных представлений он в тот год так и не выступил. Хуже того, искать ему замену пришлось за неделю до премьеры, когда репетиции уже подходили к концу. Причина заключалась в том, что Маркевичу, как писал изумленный Вольфганг, «…никак не удавалось совместить темпы передвижения хористов, как их себе представлял себе брат, и музыкальные темпы, которые дирижер задавал в соответствии со своими собственными представлениями». Это было тем более удивительно, что «знаменитый и высоко ценимый музыкант, интерпретатор сложнейшей современной музыки, именно здесь оказался не в состоянии выполнить поставленную перед ним задачу». В последний момент выяснилось, что «проблемы взаимодействия сцены и оркестра неустранимы. Все без исключения участники постановки – Маркевич, брат, солисты, но прежде всего Вильгельм Питц, отвечавший за исполнение труднейших хоров в Тангейзере, – пришли в глубочайшее, почти фатальное отчаяние». Чтобы дирижер смог отказаться от выступления без потери лица, было придумано смещение у него межпозвоночного диска. «Таким образом, конфликт удалось разрешить мирно и вразумительно». Поскольку в распоряжении организаторов фестиваля были Кайльберт и Йохум, согласившиеся разделить между собой Лоэнгрина, им теперь предложили также заменить Маркевича. К этому простому на первый взгляд решению удалось прийти путем малоприятных переговоров. Приписавший их успешный исход своему дипломатическому таланту, Вольфганг поведал в мемуарах: «Сначала переговоры, которые мы вели вчетвером (Виланд, Кайльберт, Йохум и я), шли по одному и тому же кругу, поскольку дирижеры упорно отпускали друг другу комплименты и в качестве рефрена повторяли: „Сделайте же это, дорогой коллега“. Как это часто бывало в столь необычных ситуациях, мой брат прекратил дальнейшие попытки и откланялся. Так что доводить дело до конца мне пришлось одному». Когда уже казалось, что проблема улажена, Кайльберт вдруг объявил, что не сможет дирижировать последним представлением Тангейзера, поскольку у него назначено выступление в Люцерне, и попросил передать его Йохуму. Таким образом, последнее представление могло оказаться вообще без дирижера. Но на этот раз Вольфганг решил не торопиться, а подождать до конца фестиваля, «поскольку ближе к делу дирижер наверняка появится как deus ex machina [лат. «как бог из машины», то есть совершенно неожиданно и в самый последний момент. – Прим. авт.]. Этим deus оказался тогда Ойген Йохум».

В своей постановке Тангейзера Виланд продолжил реализацию захватившей его идеи вагнеровского архетипического театра. В связи с этим он придавал вакханалии в гроте Венеры особое для развития всего действия значение. По его собственному признанию, «осознать и понять крах Тангейзера во втором действии, на значение которого Вагнер неоднократно указывал в своих работах… а также проблему Тангейзера в целом во всем ее драматизме можно будет только в случае, если сцена в гроте Венеры произведет впечатление экстатической эротики». Согласно замыслу Виланда, в прологе лишенная индивидуальности богиня Венера являлась Тангейзеру как видение в уходящей в бесконечность перспективе, формируемой уменьшающимися по мере удаления эллипсами. В результате создавалось ощущение какой-то совершенно нереальной, сверхъестественной эротики. По словам исследовательницы творчества Виланда Вагнера Ингвельды Мюллер, «кошмар грота Венеры передан в современной стилистике, с жестокой откровенностью. В этой массовой сцене безликого секса расцветает дуэт, где лирически нежные ферматы высвечивают перипетии страстного соединения любовной пары в форме, адекватной музыке Вагнера». Архетипический характер участников сцены вакханалии, на фоне которой действовали главные персонажи, был подчеркнут хореографией дебютировавшей в Байройте жены Виланда Гертруды; созданная ею картина свального греха, представлявшая лишенное каких-либо эмоций символическое соитие одетых в трико телесного цвета (то есть как бы обнаженных) пар, в том числе однополых, вызвала резкое негодование Винифред – она сочла это зрелище кощунственным и отказалась его обсуждать.

* * *