Сто лет пути

Дверь открылась, и в первое мгновение Варвара Дмитриевна ничего не поняла. На площадке стоял совершенно незнакомый седоватый человек со шляпой-котелком в руке. В сером свете раннего петербургского утра лицо его казалось зловещим.

– Вы… к кому? – выпалила Варвара Дмитриевна.

Отец отстранил ее твердой рукой и вышел вперед.

– Чему обязаны в такой час? – спросил он как ни в чем не бывало.

– Это я, – сказал незнакомец голосом князя Шаховского, и Варвара схватила отца за обшлаг халата. – Прошу простить за вторжение, но никак не мог…

Варвара всхлипнула и бросилась зловещему господину на грудь, отец и остановить ее не успел!

– Дмитрий Иванович, миленький, вы живы?!

– Жив, жив…

– Все закончилось?

– Да, Варвара Дмитриевна.

– Ох, как я боялась, как боялась…

И она заплакала, уткнувшись в его пиджак.

– Князь, – сказал отец, откашлявшись громовым кашлем, – что за маскарад?! И, может быть, лучше пройти в квартиру?

– Я по дороге заехал, – словно бы оправдывался Шаховской, – а маскарад так и остался, не успел я человеческий вид принять.

– Да, но к чему он?!

Князь улыбнулся, не отпуская Варвары.

– Так уж получилось, для дела нужно было, вот и… преобразился.

Варвара все плакала, сильно, навзрыд. В последний раз, припомнилось отцу, она так отчаянно рыдала девочкой, когда на ее глазах городовой бил нищего мальчишку, стянувшего у разносчика калач. Зима была, лютый мороз, мальчишка в опорках и каких-то лохмотьях, заскорузлый, грязный, а городовой румяный, сытый, сапоги начищены. Папа, кричала тогда Варя, сделай что-нибудь! Ну, сделай же, папочка!..

Чувствуя острую, до жжения в груди необходимость защитить дочь от всего на свете, если понадобится, так и от князя, отец твердой рукой взял ее за локоть, – она закрывала лицо и все плакала, – ввел в квартиру. Следом вошел Шаховской в нелепом маскарадном костюме и гриме, как со сцены Художественного театра.

Дверь захлопнулась. Генри Кембелл-Баннерман отчетливо хрюкнул.

– Попрошу в мой кабинет, – сказал Звонков неприятным голосом. – А тебе бы умыться, Варя.

Варвара Дмитриевна кулаками, как бывало в детстве, с двух сторон отерла слезы, посмотрела по очереди на отца и на Дмитрия Ивановича, хотела что-то сказать, но не смогла. Повернулась и убежала по темному коридору, пропала с глаз.

– Ну-с, потрудитесь дать мне объяснения. Во что вы втянули мою дочь? Что за ночные визиты? Или вы на конспиративное положение перешли?

Шаховской вздохнул.

– Конспиративного положения нет, а за поздний визит прошу прощения. Такого больше не повторится, я надеюсь. Это все, – тут он потряс себя за лацканы невиданного костюма, – должно остаться в тайне.

– Что мне за дело до ваших тайн, молодой человек? Дочь ничего не может объяснить, говорит, вы ее словом связали, а мне как прикажете понимать? Вы же депутат Государственной думы, если мне память не изменяет, а не комедиант!

И отец Варвары Дмитриевны отчетливо фыркнул, как давеча бульдог.

– Сдается мне, депутатам Думы и сейчас, и в будущем каких только ролей не выпадет сыграть, – проговорил Дмитрий Иванович негромко. Он так устал, что стоять ему было трудно, а хозяин кабинета сесть не приглашал. – И комических, и трагических, и героических…

– А вы решили начать? Так сказать, положить почин?

Варвара Дмитриевна показалась на пороге кабинета, из-за нее выглянул Генри Кембелл-Баннерман.

– Дмитрий Иванович, голубчик, все обошлось благополучно?

– Алексей Федорович убит, Алябьев. Я с вашего разрешения сяду.

Шаховской сел на диван, потер руками колючее от щетины и краски лицо, наткнулся на усы, приклеенные новейшим немецким клеем, сморщился от отвращения. Алябьев говорил что-то про этот самый клей. Утром, еще когда был жив.

Варвара Дмитриевна подошла, села рядом и взяла Шаховского за руку.

– А остальные?

– Арестованы. Не подвел Петр Аркадьевич и его «молодцы».

– Вы ни в чем не виноваты, Дмитрий Иванович.

Он глянул на нее и ничего не сказал.

– Это же война, – продолжала Варвара Дмитриевна храбро. Она понимала, чувствовала, что нужно как-то его утешить, сказать нечто важное, что сразу все расставит по своим местам, только вот что именно сказать?.. – На войне так полагается – кто кого. Люди могли погибнуть. Много людей! А вы предотвратили.

– Значит, пусть другие погибнут, так? – под нос себе пробормотал князь. – Ведь их всех повесят!.. Всех до одного.

– Они-то как раз на войне. А те, кого предполагалось взорвать, нет. И воевать не собираются!

– Я все это знаю, Варвара Дмитриевна. И говорю себе, но пока что-то не действует.

– Вы поступили так, как вам велел долг. И ваше чувство справедливости. Правильно ли, нет ли, но по-другому вы поступить не могли.

– Могу я все же узнать, в чем дело? – громко спросил отец Варвары Дмитриевны и задрал подбородок воинственно, очень похоже на дочь, заложил руки за спину и выдвинулся на самую середину ковра, как раз на блеклое чернильное пятно.

Шаховской поднялся с дивана и одернул пиджак, сидевший на нем очень неловко.