Сто лет восхождения

Набродившись с папой по городу до одури, они сидят в номере «Астории» окнами на площадь перед Мариинским дворцом. Серый сумрак наползающего вечера уже окутал тяжеловесную статую памятника Александру. Но вся прелесть этого вида из окна не привлекает внимания Льва. Слишком роскошен для скромного препаратора Физтеха номер гостиницы. Бронза на дверях, на изогнутых ножках дивана, на ящичках компактного письменного стола, спинках стульев, и даже в туалетной комнате зеркало прихвачено уголками барочной бронзы.

Котлеты по-министерски со сложным гарниром черт знает из чего уже дымятся своими желтеющими боками на столе. Папа заказал обед в номер. И пока он рассказывает о маме, успехах сестры, своих делах и о цели приезда, Лев мысленно прикидывает, во что же обойдется им это пиршество.

Папа приехал на конференцию вузовских преподавателей экономической географии. Послезавтра у него доклад. Профессор Арцимович теперь крупный авторитет в области математического анализа статистики. Лев слушает, ест, пьянея от сытости. И незаметно засыпает на том же диване — белое дерево с позолотой и малиновым бархатом. Ему не привыкать к походным условиям. В мансарде у Артема, засидевшись допоздна, они частенько устраивались на ночлег так: бросали жребий. Кто вытянул кровать, укрывается пальто. Кто спит на полу, пользуется одеялом. Лев даже не почувствовал, как папа подложил ему подушку под голову, снял ботинки, накрыл одеялом. Только утром он обнаружил все это. И заспешил в институт, условившись с отцом, что непременно приедет вечером в гостиницу.

Вот и не верь после этого в предчувствия. Странное беспокойство, нетерпение овладели Арцимовичем, пока от улицы Герцена с пересадками на трех трамваях он добирался в Физтех. Беспокойство усилилось, когда он, почти бегом миновав коридор, распахнул дверь лабораторной комнаты. Она была пуста. Все на привычных местах: ненужная уже установка, пепельница, заполненная окурками, инструмент, сваленный в кучу на столе Артема, листы их статьи на столе у Абрама. Лева мельком пробежал последнюю страницу. Да, все в порядке. Алиханов завершил статью. Вот венчающая фраза: «В заключение считаем долгом выразить искреннюю признательность нашему руководителю проф. П. И. Лукирскому за предложение темы и ценные советы и указания». Все в порядке. Но где же все?

Арцимович вышел в коридор, заглянул к соседям. Там тоже никого. Он вышел на лестничную площадку. Двери в конференц-зал распахнуты. Возле них толпился народ. Лев с трудом протиснулся в зал и увидел, что в первых рядах сидят все завсегдатаи «Ядерного семинара». Накануне поздно вечером академик Иоффе получил телеграмму из Англии. Она гласила: Джеймс Чедвик — сотрудник лаборатории лорда Резерфорда — открыл нейтроны...

Из пункта «А» и «В» в пункт «С» двинулись пешеходы. Пути их пересекутся спустя многие годы и в очень серьезный момент истории. Некоторые, пожалуй, еще скажут — истории науки. И будут не правы, потому что история ядерной физики — это в большой мере история двадцатого века.

Так вот пути их пересекутся в момент первого штурма термоядерного синтеза. И Н. Явлинский... Впрочем, его путь к этой точке особый, и не будем забегать вперед.

В тот же день, ничего не зная, естественно, о телеграмме Джеймса Чедвика, о стихийном сборе «Ядерного семинара» в Физтехе, о спорах и страстях, которые бушевали в эти часы во всех ведущих центрах новой физики планеты, по совершенно другому поводу в Харькове на электромеханическом заводе состоялось открытое партийное собрание. Среди других вопросов в повестке дня перевод из кандидатов в члены ВКП(б) рабочего-ударника Н. А. Явлинского.

Председатель зачитывает его заявление о приеме в партию, оглашает рекомендации, а Натан смотрит со сцены в зал на знакомые, но почему-то разом посуровевшие лица людей, которых он, кажется, неплохо узнал за четыре года работы на ХЭМЗе.

— Какие будут вопросы к товарищу Явлинскому?

— Пусть расскажет биографию.

Трудно, ох как трудно обнаружить что-нибудь примечательное, яркое в своей биографии, когда тебе всего двадцать лет. Тем, кто сидит в зале и требовательно смотрит на тебя, в подобных обстоятельствах было легче. Они партизанили, дрались за Советскую власть в гражданскую, колесили по украинским селам с продотрядами, в частях ЧОНа гонялись за недобитыми бандами, возвращали к жизни застывший в годы разрухи ХЭМЗ. У них за плечами эпоха, где каждый день — событие, о котором не стыдно рассказать с любой трибуны, любому собранию.

А сейчас уже идет третий год первой пятилетки. Мирная жизнь, нормальная работа, общественная нагрузка — редактор заводской многотиражки.