Сто лет восхождения

Атомный реактор должен был подвести черту под целым, быть может, лучшим периодом их жизни. Будет ли цепь действительно «возможна и жизненна», как убежденно заявил Курчатов еще мирным днем сорокового года в ответ на скептицизм маститых авторитетов и под аплодисменты молодых с трибуны Всесоюзной конференции по ядру? Тогда уверенность базировалась на точных расчетах. Но сейчас, когда первые уран-графитовые блоки уже легли в строгой последовательности в основание будущего котла, странное противоречивое чувство охватило их. Тут были и прежняя убежденность, и подавляемая неуверенность, и ожидание чуда, к которому они упрямо продвигались более десятилетия.

Счетчики нейтронов должны были возвестить о том, пойдет ли реакция, начнет ли «дышать» реактор. Возводя первый атомный котел, исследователи поместили счетчики в активную зону и подсоединили их не только к регистрирующим приборам, но и по предложению Курчатова еще к громкоговорителю. Отныне возникновение нейтронов фиксировалось характерными щелчками в динамике. Но пока велась кладка, такие щелчки раздавались нечасто, как случайные одиночные выстрелы.

Подумал Курчатов и о том, как мгновенно загасить атомный костер. Стержни из кадмия, заключенные в алюминиевые трубы, должны были сыграть роль «замедлителя» в начавшейся цепной реакции.

Прежде чем приступить к кладке, ведущие специалисты лаборатории номер два много спорили о том, каким быть их атомному котлу: кубом или сферой. Курчатов выбрал сферу, хотя возведение ее требовало больших усилий. Но и здесь сыграла свою роль не интуиция, а точный математический расчет. Так можно было последовательно, в несколько этапов достичь критической массы.

И вот первые ряды выложены. Попробовали поднять кадмиевые стержни. Все, кто участвовал в кладке, ожидали чуда. Но ничего не произошло. В репродукторе по-прежнему раздавались щелчки одиночных нейтронов. Не могло произойти, Курчатов это знал точно. В своих экспериментах он всегда опирался на скрупулезный расчет. И сейчас отдал команду поднять кадмиевые стержни лишь потому, что привык в экспериментах делать все поэтапно, основательно, методично. Присутствующие заметили, как он погладил бороду,— значит, удовлетворен: все идет, как было рассчитано.

Потом это происходило не раз, пока росла уран-графитовая сфера. Поднимались кадмиевые стержни, а счетчики нейтронов молчали. Курчатову нужно было еще одно, новое подтверждение точности расчетов.

В тот день все, кто вел кладку котла, были полны нетерпения. Сфера была почти закончена и достигла расчетного размера. Игорь Васильевич сам нажал кнопку механизма подъема кадмиевых стержней. Секунда, вторая... Ах как медленно ползут вверх эти проклятые стержни. Щелчки в репродукторе уже не одиночные выстрелы, похоже, будто взвод, нет, рота открыла беглый огонь по цели. Еще мгновение! И вот уже захлебывающаяся пулеметная очередь... Есть цепь!

Велико было желание просто слушать этот шум невидимого и долгожданного пламени разгорающегося атомного костра. Это было так естественно. Но Курчатов снова нажал кнопку. Кадмиевые стержни опустились, загасив атомный огонь. В наступившей тишине Игорь Васильевич, посмотрев на разочарованные лица сотрудников, кратко бросил: «Продолжайте кладку!»

По расчетам, в сферу должен был лечь еще один слой уран-графитовых блоков.

На этот «последний мазок» ушел почти весь следующий день. Только под вечер Курчатов вновь нажал кнопку механизма, поднимающего кадмиевые стержни. Секунда — и вновь словно захлебывающаяся пулеметная стрельба раздалась из репродукторов. Еще мгновение. И уже мощное, непрерывное басовитое гудение доносится из репродукторов.

Курчатов бросает взгляд на часы, оглядывается. И замечает, как все, кто находился рядом, непроизвольно сделали то же самое, словно сверили время. Случилось это двадцать пятого декабря 1946 года в восемнадцать часов ноль-ноль минут по московскому времени. На Евроазиатском континенте начал работать первый атомный реактор.

Первые же дни пристального изучения атомного котла показали, как много еще предстоит решить проблем. Защита, безопасность, оптимальные режимы работы, использование и отвод тепла, наконец, самое главное — накопленное атомного горючего.

Разоренная войной страна простиралась за стенами монтажных мастерских, за забором, ограждающим территорию. Возрождающиеся заводы уже требовали энергии, а Днепрогэс еще только начинали восстанавливать. Каким мощным подспорьем в этом подъеме страны из разрухи мог бы стать рабочий атом! А приходилось думать, работать, искать, изнуряя себя и других не об энергии, а о взрыве. Об оружии. Потому что без него не могло быть мира, возрождения.

Мысль рано или поздно неизбежно претворяется в дело. И спустя два с половиной года наступил день, обозначенный в документах: «Срок «Ч».

В этот день наши герои оказались далеко от Москвы.