Серега Портнов смотрел на Людмилу с улыбкой, отчего-то невеселой. И молчал. А потом произнес: «Мне уезжать через два часа, Миколетта. Поезд в шестнадцать тридцать пять с Курского вокзала».
– Как же так? – растерянно проговорила Людка. – Ну, ладно, уезжать так уезжать. Служба, она такая, она не ждет. Тогда я вещи помогу упаковать до таксиста. Ты ведь много всего накупил в захолустье свое. А почему с Курского? Разве с Курского доедешь до тундры?
– Мне не в тундру, Люда. Мне в Нижний Новгород, а там меня встретит транспорт из части и до расположения доставит. Во-вторых, багаж я отправил грузоперевозчиком. Ты еще в больнице была.
– Не в тундру? Надо же… Тогда я отутюжу твои армейские брюки, – бодрилась она, не желая сдаваться. – И китель. Хоть какую-то пользу принесу.
– Все отутюжено, Люда. Я умею утюжить брюки и китель.
«Тихо, тихо, тихо, успокойся! – истерично зашлась мысль. – Он еще приедет! Всего через год приедет, и вы наговоритесь, насидитесь рядом на скамеечке!»
– Посторонились бы. Встали тут враскоряку… – хлестнул по нервам раздраженный женский голос.
Людмила шарахнулась, Портнов слегка отодвинулся, придержав подругу за локоток. Оба оглянулись на окрик. По щербатому асфальту перемещалась, надвигаясь, Свешникова баба Валя, впряженная в скрипучую сумку-тележку. Тележка слушалась плохо, ибо была перегружена. Из зева клетчатой сумки высовывались влажные округлости капустных кочанов, сетчатые мешки с морковью и свеклой. Баба Валя намеревалась знатно потрудиться, занявшись заготовкой провианта в зиму.
– Вам помочь? – вежливо, но ненастойчиво поинтересовался Портнов, когда пенсионерка поравнялась с ними.
– Раньше предлагать надо было, от магазина, – неприязненно проговорила баба Валя. – Сергей, ты, что ли?
– Он самый, – не стал спорить Сергей. – Возле магазина нас не было.
– Сама знаю. Замоталась, как собака, вот и злюсь. Здравствуй, Людмила.
Людмила кивнула и отвернулась. В состоянии тошнотворной невесомости, которое ее накрыло, общаться ни с кем не хотелось.
– Сергей, ты как, не передумал с квартирой-то? А то меня уже спрашивали из третьего корпуса. Съезжаться хотят, но чтоб в этом же районе. Твоя «трешка» им очень кстати придется. Дать тебе номерок их? Ох, ёлы, кажись, дома бумажку забыла. Ты мне позвони попозже чуток, я продиктую.
И ушла, поскрипывая колесиками.
Серега молчал.
Людмила тоже. Окаменела.
– Решил бабушкину квартиру продать? – тоненько, сквозь предательский спазм в горле, спросила она, боясь разрыдаться от горя.
– Ну а зачем мне эта квартира? – бодро-весело ответил вопросом на вопрос Сергей. – В аренду сдавать смысла нет. Потому что следить за квартирантами нужно, иначе одни стены останутся. С инспекциями сюда к вам не наездишься. Лучше я поближе жилплощадь куплю. У нас на эти деньги можно особняк приобрести трехэтажный. Грамотное решение, а, Миколетта? Одобряешь?
Не говорить же этой дуре, что он не желает больше ее видеть.
Мечтал хотя бы постоять рядом, несколькими словами переброситься – ну что ж, мечта осуществилась, даже с излишком. Хватит. На этом все.
Сколько же годов подряд он приезжал в этот двор, дом, в старую бабушкину квартиру, которая ему так дорога, в надежде увидеть мельком Миколетту, и не встречал ее. Наконец оно случилось, и Портнов понял – хватит.
Хватит. Все, что положится выше этой меры, причинит боль. Он не мазохист. И не влюбленный слюнтяй, утративший волю и остатки разума. Он обрубит нить, и станет легче.
А Людмила пусть будет счастлива со своим банкиром, или кто он там на самом деле, не важно. Пусть будет счастлива. Если их судьбы так сложились, то хотя бы она пусть будет счастлива.
– Ну, по домам? – спросил он и посмотрел вопросительно.
Спокойно так посмотрел, прямо, как будто не болело в груди.
– Куда?! – выкрикнула Людмила яростно и отчаянно. – Куда ты собрался?!
Портнов непонимающе на нее уставился.
За спиной, на детской площадке, люди напряглись, головами закрутили, она это почувствовала. Кто-то выглянул в окно. Плевать.
Вцепившись в его рукав, она заговорила торопливо, глотая слова, сознавая, что это полное безумие и она сама сейчас похожа на сумасшедшую: