Сто поэтов начала столетия

Улица Тассо. М.: НЛО, 2012. 96 с. (Новая поэзия).

Игорь Иртеньев или «Где смерть с иронией сплелась»

Ирония (обычно) – прием одноразовый, исчерпаемый, автоматизирующийся; исключение в истории искусства было, но уж больно давнее – еще у первых, великих немецких романтиков. Для них ирония была мироустроительным принципом, трагическим законом бытия, благодаря которому ставится под сомнение не только окружающая поэта жизнь, но и жизнь внутренняя, а также (и это самое важное) само по себе его право дистанцироваться от жизни, сомневаться в ее должной обоснованности и праве на автономию. Времена романтической иронии давным-давно миновали, будучи превращенной в заданный прием, ирония делается легко предсказуемой, клишированной, часто становится производной от жанрового комизма, например, басенного. Автор басни, во-первых, говорит одно, а подразумевает иное («Отколе, умная, бредешь ты голова» – реплика обращенная к Ослу у Крылова), во-вторых, иронически высмеивает пороки на фоне очевидной и общепринятой нравственной нормы, закрепленной в финальной моральной сентенции.

Игорь Иртеньев приобрел известность, применяя иронию вне басенного канона, то есть помимо классической сатиры, при этом во время тотальной переоценки ценностей, когда родился образ «поэта-правдоруба», акцентировалось не высмеивание конкретных моральных заблуждений либо нарушений, но высмеивание как таковое. Причины понятны – уж больно очевидно разрешенная сатира советской эпохи отдавала фальшью и казенностью (из серии «если кто-то кое-где у нас порой Честно жить не хочет…»), а то и просто ложью, поскольку «нечестность» во многих сферах была возведена в культ и в правило.

Если столько лет сумел остроумный и тонкий поэт Иртеньев продержаться на гребне известности, не расставаясь со стандартизированным приемом иронии, значит – было и есть в его манере и что-то помимо приема: во в этом и попробуем разобраться.

Универсальная ситуация в стихах Иртеньева – отмежевание пишущего от большинства, причем большинство это (в пику псевдо-пафосному официальному обозначению народ) часто называется сниженно-демографически: население. Примеры многочисленны:

Мне с населеньем в дружном хоре,
Боюсь, не слиться никогда,
С младых ногтей чужое горе
Меня, вот именно, что да…
________
Ее населению и, соответственно, мне,
Поскольку душою являюсь его, как известно,
И, в пропасть скользя со страной этой самой совместно,
Уже не успею в другой я родиться стране…
________
Призвал к населения росту
Мой президент меня,
Думаешь, это просто
Так вот день изо дня?..
________
Чем характерно население
Российской нашей Федерации?
Тем, что легко в изготовлении,
Но тяжело в эксплуатации…
________
Люблю в ночи смотреть я порно,
Особенно в кругу семьи,
Ему все возрасты покорны
И населения слои…

Припоминается еще одна деидеологизированная номинация: толпа, во времена оны последовательно подменявшая понятие народ, взятое прямиком из официозной триады (православие, самодержавие, народность). Конечно, нельзя забывать, что в известных стихотворениях классика «о поэте и поэзии» толпе противостояла фигура поэта, а вовсе не насмешника.

Впрочем, ироническое пересмеиванье навязших в зубах казенных правил и у Иртеньева вовсе не абсолютно. Очень важно выделить и присмотреться к тем стихотворениям, в которых позиция ироника уступает место вовсе не титаническому образу стихотворца-пророка, но человеку частному, не просто не желающему сливаться с народом (=коллективом = толпой), но отстаивающему свою индивидуальность, независимость, незыблемую автономию, воплощенную, однако, в подробностях сугубо бытовых, частных:

Хочу, друзья, поговорить о личном,
А вы меня послушайте о нем.
Немало станций есть в метро столичном,
Растет число их с каждым новым днем.

Но лишь одной я повторяю имя…

‹…›
«Таганская», души моей отрада,
Как с юностью, я с нею встречи жду.
‹…›
Мы с ней одною связаны судьбою,
С нее в бессмертье начал я полет.
Не оттого ль все чаще меж собою
Народ ее «Иртеньевской» зовет.